Чтобы отделаться от этих мучительных мыслей, он стал снова перебирать в уме все обстоятельства, сопровождавшие смерть его отца.

Он был убежден, что пакет, на котором стояли слова: «Вскрыть собственноручно», заключал именно пистолет, которым отец убил себя. Очевидно, отец желал облечь свою смерть тайной и уничтожить всякую возможность заподозрить самоубийство. Но Стенхоп хотел иметь в этом полную уверенность; он искал футляр от пистолета во всех ящиках и шкафах и нашел наконец его на верхней полке книжного шкафа. То, что он подозревал, подтвердилось: футляр как раз подходил к складкам коричневой обертки, найденной им вместе с зеленым шнурком в корзине для бумаг. Ящик был новый, и на дне находился адрес фирмы, где он был куплен.

Таким образом, содержимое коричневого пакета перестало быть тайной, оставалось только непонятным, как и через кого могло оно попасть в руки Уайта.

– Это была пышная похоронная процессия. Флора может гордиться тем, что она вдова человека, которого провожали до могилы столько знатных особ.

Так говорила тоном удовлетворенного тщеславия миссис Гастингс, выходя из дома покойного зятя. Стенхоп, который как раз в эту минуту спустился из своей комнаты в верхнем этаже, с болью и негодованием услышал эти слова. Если мать так легкомысленна, то чего же можно ожидать от дочери?

Он не видел еще после похорон прекрасную вдову, но считал своей обязанностью сообщить ей о своих планах на будущее. Вечером он приказал Феликсу доложить миссис Уайт, что он желал бы поговорить с ней.

Она стояла посреди ярко освещенной комнаты. Ее стройная фигура в плотно облегающем стан черном платье резко выделялась на бледно-желтом фоне мебели и обоев. Осанка ее была полна достоинства, она гордо подняла свою прекрасную голову, но глаза ее выражали трогательную мольбу, и губы дрожали.

– Как это мило с вашей стороны, что вы навестили меня, – сказала она, и голос ее звучал так ласково, что не одно мужское сердце дрогнуло бы при таком приветствии.

Но Стенхоп почти не обратил на это внимания. Он думал только о том, какие выражения будут наиболее подходящими для того, что он собирался сказать. Он даже не видел нерешительно протянутой ему руки.

– Я пришел, – начал он, не замечая пробежавшей по ее лицу тени, – чтобы проститься с вами. Завтра утром я думаю уехать из города.

– Не слишком ли это скоро? – возразила она, стараясь скрыть свое волнение. – Я думала, что вы останетесь еще на некоторое время, чтобы, по крайней мере, привести в порядок дела вашего отца.

– Я уеду не надолго, – медленно произнес он, – и быть может, уже через несколько дней вернусь обратно.

Хотя он и не высказал прямо, что ему хочется уехать для того, чтобы не встречаться с ней, но ей показалось, что она угадала его намерение.

– Вы, вероятно, были бы довольны, если бы по возвращении нашли дом пустым, чтобы вы могли устроиться сообразно вашим вкусам.

– О нет, – поспешил возразить он. – Ведь это ваш дом. Как я вам уже говорил, он будет составлять часть наследства, принадлежащего вам по праву как вдове моего отца.

– А если я откажусь от него, – ее голос задрожал, – если я откажусь от всего, – каким холодным и недоступным казался он ей, – тогда вы вернете мне ваше уважение, тогда вы будете меня…

– Вы придаете моему мнению слишком большое значение, – прервал он ее, чтобы избежать нелюбезного ответа. – Я вас убедительно прошу не руководствоваться в своих поступках соображениями о том, как я на них посмотрю и что о них подумаю. Ваше положение вдовы моего отца ставит вас совершенно в такое положение, что я не считаю себя вправе выражать вам как одобрение, так и порицание.