В логово пана Тадеуша завхоз каждый раз ступал, трясясь всеми конечностями, что не удивительно – в прошлый раз экстренное совещание с его участием привело к инсульту поварихи Микульской, тщетно пытавшейся доказать, что к краже четырёхсот килограмм панировочных сухарей она никакого отношения не имеет. После того случая Шпилька понял, что подобное везение вряд ли повторится снова, а потому готовился к новым злоупотреблениям служебными полномочиями настолько тщательно, что теперь ему было не ясно где же он опростоволосился и на кого в этот раз предпочтительней свалить вину.

– Войдите. – Донёсся из-за двери детский голос, после того как завхоз в неё постучал.

Шпилька немного удивился и вошёл в кабинет. Первым на что он обратил внимание, была миниатюрная голова, едва возвышавшаяся над столешницей в том месте, где традиционно восседал пан Тадеуш. Справа у стены на стуле ютился неприлично отъевшийся мужчина. Самого директора видно не было.

– Рышард Шпилька? – Спросил Качмарек – та миниатюрная голова принадлежала именно ему.

Завхоз криво улыбнулся и зачем-то решил соврать, что он папа семиклассника Артура Валасека, явившийся потрясти за грудки пана директора, несправедливо поставившего его сыну двойку по физике. Но войдя в кабинет, вдруг понял, что опаздывает на важную встречу, а потому вынужден откланяться. Нахмурившийся Влодьзимеж ответил на это, что пан Фабисяк никак не мог поставить Валасеку столь низкую оценку по физике, хотя бы потому, что преподаёт географию, в которой, по заверению сталкивавшихся, ни черта не соображает, а потому, чтобы не оскандалиться, ни чьи знания кроме как на четыре и пять никогда не оценивает. Вмешавшийся в беседу неприлично отъевшийся Мулярчик посоветовал Шпильке прекратить отъюливать и присесть на стул, потому что склонность завхоза к вранью подразумевает разговор непростой и продолжительный.

– Где-то я его видел. – Подумал завхоз. – И этого малолетку и его упитанного товарища. Но где?

Рышард, помявшись для солидности, сел и стал ждать, что будет дальше.

– Итак, Шпилька, что вы делали на этой неделе в ночь со вторника на среду? – Задал вопрос Качмарек.

– А вы, собственно, кто?

– Здесь вопросы задаю я! – Проорал Качмарек. – И в ваших интересах не препятствовать и без железобетонной причины не кочевряжиться! Вам повторить вопрос?

– Нет, спасибо.

Лицо завхоза приняло задумчивый вид. Он прекрасно помнил, что в указанное этим борзым малолеткой время, находился в быдгощском порту, где выяснял отношения с капитаном сухогруза «Казимир Пулавский», отказывавшимся компенсировать потерю трёх тонн апельсинов, упокоившихся вместе с судном на дне Вислы. Моряк с пеной у рта доказывал Рышарду, что если бы не эти проклятые цитрусы, то никакого перегруза не было. Рышард же, указывал на патологическую жадность, как главную виновницу катастрофы. А так как жадность принадлежит капитану, то капитану за неё и расплачиваться. Дело даже дошло до драки, в которой Шпилька обязательно одержал бы верх, если б не инстинкт самосохранения, предательски подсказавший уносить ноги.

– Стало быть, Шпилька, будем играть в молчанку?! – Грозно спросил детектив, оторвав завхоза от неприятных воспоминаний. – Нам доподлинно известно, что в ночь со вторника на среду вы вскрывали сейф в кабинете химии!

От неожиданности завхоз закашлялся и удивлённо вытаращил глаза на Качмарека – такого поворота он явно не ожидал. Не ожидал потому, что в школе его не особо любили, и ни на какие праздники никогда не приглашали, и секретами не делились. И теперь ему было невдогад: что же такое могло пропасть из сейфа в кабинете химии, что ухитрилось затмить хищение трёх тонн апельсинов из склада школы? Одно было понятно – что-то настолько ценное, что Шпильке выгоднее было бы признаться в содеянном за последние четверть века, чего он, конечно же, по своей воле делать не станет, ибо наказание вырисовывалось самое что ни на есть расстрельное.