День, когда Бога не стало Марина Чуфистова

Оформление обложки Сергея Орехова

© М. Е. Чуфистова, 2025

© Оформление. ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2025 Издательство Азбука^>®

На Одоевского горел единственный фонарь. В круге света можно разглядеть мошек и мотыльков. Женя не разглядывал. Он заглушил мотор и покатил мотоцикл к дому. «Успеть бы принять душ до того, как напор превратится в тонкую струйку».

Утром Женя выслушал от мамы пересказ статьи про мальчика, который сломал шею и выжил, и не поверил. Если бы это было правдой, вся округа гудела бы. Как было с Тарасом. Женя не был с ним лично знаком, но часто видел. Тарас тоже нырял и тоже сломал шею. Но попал не в больницу, а сразу в морг. Об этом «Шахтинские известия» не писали.

Женя не собирался проводить единственный за две недели выходной дома. Он не нырял, боялся сломать шею и умереть, он устраивался на плоском камне и загорал. Морской воздух и солнце всегда уменьшали страдания от псориаза, но этим летом деду стало хуже – деньги уходили на лекарства. О море не шло и речи.

Когда солнце спряталось за край карьера, Женя сел на мотоцикл и вернулся домой. До Одоевского ехать десять минут. Пешком идти почти полчаса. Хорошо, что он на мотоцикле. После воды всегда нестерпимо хотелось есть. Мать сварила борщ. Пахло даже у фонаря, который включался засветло. У Жени живот скрутило. Он вымыл руки под строгими взглядами матери и сестры, которая красилась тут же за столом в беседке. «Чего это они? Злятся, что уехал на весь день?» Аня ждала предложения от Макса, но предложения все не было. А ей так хотелось свадьбу летом. Они даже обсуждали с его родителями, что им подарят половину дома. Аня не раз подговаривала брата, чтобы спросил. И Женя каждый раз обещал, но каждый раз не решался. Макс был его боссом. А субординацию он соблюдал.

– Анька, деда покорми, – сказала Валентина Петровна.

– Ну уж нет. – Аня не отрывала взгляда от своего отражения. – Вся в этом борще буду.

– Жень…

Она не успела договорить, как Женя встал из-за стола, взял тарелку, ложку и пошел к летней кухне. Там обитал дед. Мама говорила, что так ему до туалета ближе. Но на самом деле, хотя бы в теплые месяцы года, Валентина Петровна могла проветрить дом от въедливого запаха мочи и лекарств.

Женя вошел в низенькую кухню. Половину комнаты занимала печь, которую уже много лет, с тех пор как умерла бабушка, никто не растапливал. А вторую – деревянный круглый стол. Фанера от сырости вздулась, и мать спрятала ее под старой полиэтиленовой скатертью. Женя с жалостью думал об этом столе. Хотелось бы его отреставрировать. Он иногда даже подсматривал за соседом, который делал на заказ гробы и двери. Работа у него выходила не самая изящная, но стол бы он точно смог починить. На столе лежала раскрытая газета:

Не стоит деду читать про вознесение.

Окно, куда целый день бился солнечный свет, было завешено старым одеялом. «Как в склепе», – подумал Женя. Надо будет завтра заставить Аньку вымыть полы и окна. В обмен на разговор с Максом. Довольный своим решением, Женя прошел к железной кровати, на которой сидел, опираясь на костыль, дед. Он смотрел в темный угол, где громоздились банки с летними заготовками, которые мать скоро попросит опустить в подвал, и новенький шланг. Женя проследил за взглядом деда:

– Дед, ты чего?

Дед не ответил. И как будто даже не заметил Женю. Женя поставил тарелку на табурет, а сам сел на другой и перемешал борщ в тарелке ложкой. Дед вздрогнул. Словно только заметил Женю.

– Есть. – Женя поднес ложку к лицу деда.

Дед неохотно открыл морщинистый рот и втянул красный бульон. Негладко выбритое лицо его скривилось, но он продолжил жевать. Женя подумал, что сегодня хороший день. В плохие дед мог осыпать проклятиями мать за то, что пересолено или слишком горячо. Но борщ пах так вкусно, что у Жени заурчало в животе. А дед не спешил. Он все смотрел в темный угол.

– Завтра уберу, – сказал Женя.

Ему все время было неловко оттого, что мать выселила деда в кухню, но и не мог не отметить, что в доме стало тише. Дед часто стонал по ночам, причитал, разговаривал с бабушкой, иногда ругался. Тогда мать вставала и колола ему обезболивающее. Он сильно сдал за последний месяц. Но оттого, что Женя реже видел деда, казалось даже, что все еще наладится.

Женя зачем-то подул на остывший борщ и протянул ложку деду. Шестую. Женя считал. Но дед плотно сжал губы. Женя придвинул ближе. Знал же, чем кончится, но верил, что сегодня хороший день. Дед зыркнул на Женю и замахнулся. Тарелка полетела на пол. Борщ капал с Жениных волос. Тарелка не разбилась.

– Что там у вас? – крикнула со двора мать.

– Ничего, – буркнул Женя.

В кухню вошла Валентина Петровна и щелкнула выключатель. Женя подбирал с пола капусту и складывал ее в тарелку.

– Иди, я сама.

Женя встал, глянул на деда. Тот, не моргая, смотрел на мать. Сейчас ему достанется, подумал Женя, но поспешил выйти.

– Сколько ж ты, ирод, будешь меня мучить?

Он побежал к колонке, открутил воду на полную. Та еле текла. Вечером напор совсем слабый. И вся улица старалась успеть вымыть посуду, что скопилась за день, и постирать все, что можно постирать. Женя вымыл лицо, прошелся мокрыми руками по волосам, снял остатки капусты. Он старался как можно громче плескаться, но все равно до него долетало дедово:

– Блядь… падла… убью!

В беседке он выловил утонувшую муху из тарелки, быстро, без хлеба, похлебал остывший борщ и вышел из-за стола.

– Ты сегодня едешь к Вовану? – спросила Анька, выводя жирную стрелку.

– Да, только сначала с Сашкой прокатимся. – Женя подумал, сколько времени нужно, чтобы нарисовать эти стрелки.

– Мы с Максом тоже заедем.

– А вам не пора уже на покой?

– Слышь, мелюзга, – хмыкнула она. – Поучи меня жизни. Девок своих учить будешь. Или лучше Санька.

– Ань.

– Чего?

– Помой окна деду…

– Да щас. – Она посмотрела на Женю черными глазами. – Он меня матом обкладывает, а я ему окна мыть?

– А я с Максом поговорю…

– Анька, – крикнула мать из кухни. – Анька! Неси ведро с тряпкой.

– Мам, я уже оделась, Макс скоро заедет.

– Женька!

Но Женя, только услышав голос матери, натянул чистую футболку, выбежал за калитку и тихонько покатил мотоцикл по улице, чтобы не заводить его под домом. А ведь хотел душ принять. Докатил мотоцикл до дороги, завел и поехал к Саше.

Саша жил у терриконов. Терриконы. Раскатистое «р», мелодичное «н». Это слово знают только жители шахтерских городков. Чем глубже штольни, тем выше горы.

Опасность отработанной руды была одной из любимых тем местных журналистов. Женя об этом не думал. И никто об этом не думал. Даже дед, съедаемый опухолью, не думал об этом.

Саша выкатил свою «Яву» из гаража, прикурил сигарету, предложил Жене, тот отказался, бросил два месяца назад.

– Кружок до города? – спросил Саша.

– Бенза мало.

– Тогда до школы.

У девятиклассников выпускной. Женя вспомнил, как так же два года назад он получал аттестат. Ему стоило больших трудов окончить девять классов. Не потому, что он не способен запомнить год Крещения Руси, а потому, что само обязательство запоминать нелепые даты нервировало. Как-то в начальной школе учительница вызвала Женю к доске. Обычное дело – проверить, как ученики выучили таблицу умножения. Женя учил. Все лето повторял эти столбики на обороте тетрадки в клетку. Но столбик на семь не давался. Какие бы ассоциации ни придумывала мама, что семью шесть сорок два, в сорок втором деда призвали в армию. Или семью восемь пятьдесят шесть. В пятьдесят шестом родился дядя Жорик, мамин брат. Все это оказалось бессмысленным, когда Лидия Владимировна перед всем классом спросила Женю, сколько будет восемью семь. Женя почесал голову, потом еще раз. Кто-то засмеялся. Лидия Владимировна что-то сказала про вшей, и класс взорвался хохотом. Женя и сейчас не знает, сколько будет восемь на семь.

Они с Сашей наблюдали, как группки веселых одноклассников и их захмелевших родителей разбредались по домам, планируя продолжить вечер. Выпускной в школе – событие для всего района. Повод отпраздновать жизнь.

Саша ткнул Женю в бок и кивнул в сторону группки девчонок. Две из них закурили.

– Это ж Каринка. – Саша тоже подкурил «винстон».

– Может, поедем уже к Вовану, пока он не отключился?

– Давай девочек возьмем.

Женя привык, что друг только и думает что о девчонках. Его должны осенью призвать в армию, и он хочет «надышаться перед смертью». Женю в армию не возьмут, поэтому «дышать» ему не нужно. Ну разве что иногда.