Вдохновившись отвагой гномеллы и пустынника, остальные разбойники, решили перейти от слов к делу. По крайней мере, предприняли попытку окружить нас с найтмаром, слушаясь приказав атамана.

– Грыня. – Это ворку. – Ты слева заходи, только шоб коняга тебя не цапнул.

– Жмур, а ты готовьсь умного этого с седла сымать. – Это уже харийцу.

– Тыпа, Потыпа. – Тролланы отозвались нестройным уханьем. – Сзаду коня стерегите. И от копыт подальше держитесь, камнелобые! Митта, Бэбэул, на подхвате стойте. – Последнее адресовалось гномелле и полуглорку. Ай да атаман! Стратег непризнанный, Кутузов одичалый!

Я уже понимаю, что незнакомые слова только подлили масла в огонь и на мирный исход не стоит рассчитывать. И всё же пытаюсь воззвать к их разуму, высвобождая ступни из стремян и, как бы нервничая, ослабляя завязки плаща:

– Ну, зачем уж так, господа – и дама?! Откуда у бедного путника такие деньги, вы подумайте?

– Слезай с коня, умник! – рявкнул ворк Грыня, тут же начав чесать облезлые бока. – И кошель сюда давай!

– Как же так, господа?! А как же я через лес пойду? – искренне возмущаюсь я, давая Буцефалу бессловесную команду «готовься», ещё сильнее сдвигаясь в седле назад. Найтмар быстро прижал к голове уши, тут же поставив их торчком. Всё, мол, понял.

– А ножками, ножками, – приближаясь, снова заговорил их нескладный предводитель, а глаза его блестели нешуточной решимостью. – И налегке. Налегке оно, знаешь, говорят, полезнова для самосу… сачуму… для жизни, короче. Слезай, грызи тебя упырь!

– Слезай, родной, слезай, – прогудела гномелла, помахивая палицей, снова едва не угодив по коленям своему чешуйчатому приятелю. – За лошадкой-то мы присмотрим, ты спокойсь. И вещички твои очень нам пригодятся. Мы же люди бедные. – И меленько так захихикала, тряся косичками в бороде.

Её поддержал полуглорк хриплым, захлебывающимся реготом. Видимо, это была демонстрация тонкого юмора. Только я не ценю, поскольку снова стало жечь бок, и настроение стало портиться. Привычно приказываю себе:

Отпустить – раздражение, злое дурное веселье, подкатившее к самому горлу.

Руки на миг напрячь и расслабить. Плечи – расслабить, локти – освободить, дыхание…

Шайка продолжила попытку взять нас с Буцефалом в кольцо, для устрашения щерясь, кто как мог, подбадривая друг друга, тыча перед собой оружием. Тыкать, кстати, невежливо, я и обидеться могу.

– Господа – и дама! – в последний раз пытаюсь воззвать я к их благоразумию, коленями дав коню новый сигнал. – Давайте же разойдемся с миром!..

– Вот и покойся с миром! – взвизгнул хариец, которому надоело получать тычки от низкорослой разбойницы. Отпихнув её в сторону, он ринулся вперед, размахнувшись тяжелым топором, очевидно намереваясь располовинить меня. Надеялся, что ли, вдвое большую «пошлину» получить?!

"Давай!.." – беззвучно командую найтмару, и тот рывком с коротким низким ржанием бросается вперёд. В то же мгновение, словно ослабнув, валюсь из седла. Да не в бок, а через широкий круп скакуна, превращая мнимый обморок в хорошо отработанный кувырок. Буцефал, красавец мой вороной, перемахнул взвизгнувшую гномеллу и налетел грудью на окаменевшего, раззявившего пасть полуглорка. От такого тарана разбойника унесло в кусты, да с такой силой, что листья тучей взлетели.

В то же время разогнавшийся хариец попросту не смог остановить колун. Топор ухнул пустоту, образовавшуюся на том месте, где вот только-только стоял огромный конь. Увлеченный собственным движением и весом оружия, пустынник невольно сложился пополам, загоняя лезвие глубоко в лесной дерн.

Я тут же подкатываюсь к нему, приземлившись после десанта с коня на полусогнутые ноги. Все три глаза харийца – как его там? Жмур? – делаются круглыми и розовыми. Пуговки, а не глаза! Разве что не перламутровые. Рот его не успевает даже открыться для вопля, когда он замечает рукоять меча, на которой уверенно лежит моя рука.