После встречи с Амандой он торопится в свой кабинет: коротко кивает печатникам и стражам, замечает, что в одном из конференц-залов обсуждают карту прорывов; слышит операторов горячей линии стражи, которые принимают срочные вызовы. Коридоры освещены лампами, в которых пляшет огонь: стражи любят смешивать древние стихии с современными технологиями, хотя находятся и противники такого подхода. Иногда Николаю кажется, что Служба – это свой особенный мир, который пахнет маслом и искрами, гудит вибрациями от заклинаний, пышет пламенем. Мир, порученный ему.

Николай входит к себе и быстро снимает пальто. Ставни на окнах плотно закрыты, и только пламя в лампах оранжевым светом озаряет кабинет: массивный дубовый стол, перед которым полукругом стоят несколько глубоких кожаных кресел, книжный шкаф и отдельный стеллаж – под инструментарий для алхимии. Там же скрыты и пузатые бутылки с крепкими ягодными настойками. Для особо тяжёлых дней.

Некоторые стражи сравнивают его кабинет с подобием подземелья или пещеры: в вечном полумраке, без дневного света – что неправда, ставни часто распахнуты – да ещё этот странноватый землистый запах, к которому примешивается вонь от реагентов. Но Николай действительно любит вот так. И даже не так давно и в спальне в квартире повесил шторы блэкаут. Порой они помогали уснуть – без кошмаров.

Он садится в мягкое кожаное кресло и, прикрыв глаза, откидывается на спинку. Пара минут тишины перед тем, как нырнуть в отчёты, встречи и вести из города.

Виски ломит. Тянет левое запястье. Как же чертовски глупо это ощущать! Ведь три года как всё выжжено, и теперь каждый сам по себе, так почему же вдруг болит? Это несносное саднящее ощущение так некстати отвлекает и, что хуже, напоминает о прошлом. Ерунда, пройдёт, особенно если выпить обезболивающее, сделав вид, что всё из-за головной боли. А что сердце шипит от досады и одиночества, так это от усталости. Впрочем, хватает и тех, кто скажет, что у Николая Поулга вовсе нет сердца.

В дверь стучат. Николай негромко откликается и смахивает назойливые мысли, как мух. Не до них сейчас.

В кабинет входит банда: до встречи с Управлением десять минут, а Николай просил всех собраться пораньше. По креслам рассаживаются Сергей, глава печатников, Яна, старшая над стажёрами и одна из лучших стражей, и Варвара, его секретарь и хранитель Архива, которая тут же предлагает кофе. Николай кивает и коротко приветствует каждого. Сергей, мужчина пятидесяти лет с широкими плечами и коротким ёжиком светлых волос, смотрит исподлобья и глухо отзывается коротким «здрасьте». Прокашливается, достаёт пачку сигарет, но не закуривает. Именно с ним Николай так и не смог найти общий язык за все годы службы.

Сергей относится к той породе прожжённых специалистов, которые считают, что и в тридцать ты ещё юнец, а опыта набираться и набираться. Он хорош в печатях как никто, но не любит делиться схемами, которые придумывает сам. У Сергея жена и двое сыновей, но он часто задерживается в Службе и уходит даже позже Николая. Он очень уважает Шорохова и ждёт, когда же тот вернётся.

Яна же совсем другая. Когда Николай с Кириллом выпустились из Школы стражей, оба были уверены, что после Шорохова и его тренировок знают всё. Но Яна показала им совсем иную Москву – в ней копошились тени, в ней приходилось изворачиваться, чтобы не только уничтожить их, но и не навредить остальным. Яна учила уважать покой мирных жителей в то время, как Шорохов плевать хотел, какие будут потери, главное – уничтожить теней. А её мудрые советы им не раз помогли.

В свои сорок пять Яна выглядит куда моложе своего возраста, сохраняет юношеский задор, красит пряди в красный и легко находит общий язык со свежеиспечёнными стражами, которые рвутся в бой. А ещё обладает роскошной фигурой, носит косу ниже пояса и набор кинжалов, сделанных на заказ. И каждый вечер после работы на набережной её ждёт муж с пирожками, которые печёт сам.