Краем спортивной куртки Ветлицкий протер очки и, водрузив их на нос, решительно открыл четвертый конверт. Кроме сложенного вчетверо тетрадного листка, там оказалось его, Андрея, детское фото с соской во рту. Почти такое же, какое он только что видел на первой страничке зеленого бархатного альбомчика. Все те же огромные глазищи, нахмуренный лобик, смешные оттопыренные ушки. На обороте фотоснимка – надпись: «Андрюшка-богатырь. Вес – 5.400. Рост – 61 см».

«Ну, и зачем бабуля воткнула мою фотку в этот конверт?» – удивился адвокат, разворачивая письмо, пролежавшее в пыльном чемодане несколько десятилетий.

«Здравствуй, Андрей! – писала Женя. – Обещала себе никогда тебя больше не тревожить, но, как видишь, не удержалась. Сочла, что не имею права скрывать от отца факт рождения сына. Да, у тебя появился сыночек – настоящий богатырь – пришлось делать кесарево сечение…».

Мужчину бросило в жар и холод одновременно. Письмо выпало из его рук, плавно приземлившись на пыльный дощатый пол.

Ветлицкий был готов к чему угодно, только не к этому. То, что у него на закате лет обнаружился наследник, о существовании которого он даже не подозревал, вызвало у адвоката противоречивые чувства – отторжение и любопытство одновременно. Он впился глазами в фотоснимок. Сомнений быть не могло: младенец – его ребенок. Мальчик был не просто похож на него, маленького, он был его клоном.

Андрей Иванович поднял с пола письмо. «…Назвала я сына Андреем, в честь тебя, – продолжил он чтение. – Отчество тоже дала твое, а вот фамилию парень носит мою. Получился Андрей Андреевич Андреев. Знаю, ты сейчас крутишь пальцем у виска и говоришь, что это – примитивизм. Что хуже только Иван Иванович Иванов. Но так уж получилось… Не давать же ему фамилию Ветлицкий, раз ты не желаешь о нем знать? Если вдруг передумаешь и захочешь увидеть Андрюшку, живем мы все там же. Одни. Мама умерла, брат тоже – не помогли ему посылки, которые я отправляла. Вот, собственно, и все. Удачи тебе! Евгения Андреева».

«Сколько же парню сейчас?» – произнес адвокат вслух. В правом нижнем углу фотографии белела надпись: «Дубровицы, 1983 год». Стало быть, тридцать семь. Не парень уже – мужик. «Небось, и внуки у меня имеются, – подумал он отстраненно, как будто не о себе, а о ком-то постороннем.

Несколько дней после «прощального костра» Ветлицкий пытался себя убедить, что с получением новой информации ничего в его жизни не изменилось. Ну, бродит где-то по земле его плоть и кровь, и что ж ему теперь – сальто сделать? Упасть в ноги незнакомому дядьке? Взять его на содержание? Предложить дружбу? А вдруг Андрей – ханыга и уголовник, как его дядя? Или алкаш запойный, как дед? Или калека-доходяга, как бабка? Гены пальцем не раздавишь.

Впрочем, если калека, он бы помог. Но тихо, анонимно, не привлекая внимания общественности. Очень серьезные люди решили создать новую политическую партию, в оргкомитет которой активно сватают Ветлицкого – у него и статус подходящий, и внешность благообразная, и биография незапятнанная, и язык хорошо подвешен. Так зачем ему слава отца, бросившего ребенка на произвол судьбы? Или того хуже – отца-юриста, у которого сын – уголовник. «Надо по-тихому пробить жильцов двадцать первого дома по улице Коминтерна», – решил он, набирая номер знакомого опера из Дубровицкого райотдела.

Через два дня мужчина уже знал, что по данному адресу живет многодетная семья Михеевых, построившая свой дом на месте пепелища, оставшегося после пожара, который полностью уничтожил деревянный дом Андреевых и унес жизни его хозяев. В огне погибли Евгения Андреева и ее отец Федор Андреев, который с момента возвращения из мест заключения почти не просыхал. Причина возгорания – непотушенная сигарета. Четырехлетнего сына Евгении Андреевой на момент пожара в доме не было – мальчик лежал в областной больнице с воспалением легких. Поскольку никаких родственников у Андрюши не оказалось, он стал воспитанником Дубровицкого детского дома.