«Здравствуй, Андрей! – писала девушка. – Я в таком ужасе, что уже не знаю, как быть дальше. Моя жизнь кубарем катится в пропасть. Отца посадили за избиение доктора, поставившего маме неправильный диагноз. Оказывается, у нее – рак. Сказали, что проживет не больше трех-четырех месяцев. Петька на зоне заразился туберкулезом. Пишет, что нуждается в усиленном питании, дорогих лекарствах и витаминах. И, если я не поддержу его, буду повинна в смерти брата. А недавно на работе я упала в обморок. Думала, от нервной и физической перегрузок. Оказалось, от… беременности. Андрюша, милый, не молчи. Напиши, что мне делать. Мне больше не к кому обратиться за советом. Я совсем одна. Очень жду твоего ответа. Евгения».

У Ветлицкого на лбу выступили росинки пота, мелко задрожали руки. Нет, его не терзало чувство вины за загубленную детскую душу. Если бы он вовремя прочел это письмо, жениться на девушке все равно не стал бы. Дал бы ей деньги на аборт и все. В конце концов, она – совершеннолетняя особа – на год старше его, Андрея, а, значит, должна просчитывать последствия своих поступков. Он за Женькой не бегал, в любви ей не объяснялся, брака не обещал, детей не просил. Какие к нему могут быть претензии?

Андрей Иванович был гедонистом. Он слишком себя любил, чтобы усложнить свою жизнь бессонными ночами, детскими болячками, ссорами с супругой, измотанной заботами о малыше. Ветлицкий не выносил шума, крика, детского плача. Грязи, мусора, пятен на обоях и луж на коврах. Запаха грудного молока и обделанных памперсов. Исписанных фломастерами стен, следов жвачки на мебели, разбитой посуды и прочих безобразий, сопутствующих жизни мелких детей. Иное дело, школьники. С этими уже можно о чем-то поговорить, поделиться опытом, в шахматы поиграть, на рыбалку сходить… Но, пока его вырастишь до сознательного возраста, сто раз неврастеником станешь. Покой, уют и комфорт всегда были основными компонентами, формирующими представление мужчины о счастье.

«Тогда почему я так нервничаю? Почему оттягиваю чтение четвертого письма?» – спрашивал он себя. И, немного подумав, понял: он боится прочесть предсмертное послание Женьки. Обстоятельства так обложили девчонку, что она могла не найти в себе сил жить дальше.

«Хорошо, что бабуля, заметив на письме знакомое имя, не позволила мне взять в руки „чемодан без ручки“, – подумал он с благодарностью. – Кто знает, как бы сложилась моя жизнь, если бы в тот момент рядом со мной оказалась не бдительная баба Маня, а родители… Стал бы я лучшим адвокатом в городе? Вряд ли! Был бы плохим отцом и посредственным защитником. А так… бог миловал».

«Господня милость», по мнению Ветлицкого, заключалась в том, что рабочий контракт отцу несколько раз продлевали, а потом дали вид на жительство. Так родители остались в Германии, сначала в социалистической, позже – в объединенной. Радости парня не было предела – нравоучениями предки не докучали, финансово помогали, посылки с модной одеждой и прочим дефицитом присылали регулярно. Трехкомнатная квартира оказалась в полном его распоряжении. Да и сам он несколько раз посещал «буржуазное забугорье». Желания зацепиться за Европу у него так и не возникло – лучше быть первым в селе, чем последним в городе.

Стать одним из первых в областном центре у него получилось. Вуз он закончил с красным дипломом. Благодаря родительским деньгам, устроился на работу, гарантирующую карьерный рост. Все судебные процессы он без труда выигрывал. Поменял Мазду-трехлетку на новенькую Ауди. Продав родительскую квартиру в спальном районе, купил шикарную в центре – двухуровневую, с панорамными окнами, на 160 квадратов. Чтобы больше не зависеть от адвокатской коллегии, открыл собственную практику. Обзавелся обширной клиентской базой. И только собрался идти в политику, – н