В постели он, конечно, слабоват: быстро выдыхается и сердце потом трет. Да бог с ним уже, с тем сексом, раз он Андрейке компьютер купил.

И выглядит Серж сносно для дядьки его возраста. На люди с ним показываться пока еще можно. Вот только заставлю его по утрам бегать – от пуза нужно избавиться и сердце потренировать, а то еще свалится на мою голову со своими возрастными болячками.

В принципе, все у нас складывается замечательно. Если не считать его бесконечного трындежа о внуках и украинском борще. Какой там ему борщ! Его нужно на диету посадить, а то дышит уже, как паровоз. Ну, и Петра этого, дружка его придурковатого, надо аккуратненько от дома отвадить – не ровен час, начнет моему дурные советы давать.

Господи, наконец-то я заживу по-человечески!

Пять лет спустя

Хлопнула дверь. На лестнице послышалось шумное дыхание поднимающегося на верхний этаж астматика. Тяжелые шаги затихли как раз перед ее квартирой. Она убрала с плиты кастрюлю с горячим борщом, на цыпочках подошла к двери, опасливо заглянула в глазок.

Какой-то небритый тип в стариковском берете смотрел на нее мутными глазами, осеняя лоб крестным знамением.

«Сектанты заявились! – молнией пронеслось в голове у женщины. – Ведь месяц назад уже сказала им, что не читаю я подобной литературы, лучше бы детектив какой принесли. И вот – опять двадцать пять».

Она вытерла руки о кухонный передник, приоткрыла дверь и пулеметной очередью прострочила: «Мне не интересны ваши журнальчики, вычеркните меня из ваших списков», но пришелец прытко вставил ногу в щель и до боли родным голосом пробасил:

– Наташ, ты что, не узнала меня? Я тут это… мимо шел… Дай, думаю, зайду… погляжу на тебя…

Тамара вздрогнула от неожиданного телефонного звонка. Кто бы это мог быть среди ночи?

– Мамуль, привет, не разбудила? – раздался в трубке Машкин голос.

– Что случилось, дочка?

– Ничего. Просто Саша на симпозиуме, а мне одной скучно.

– Ты что, не в общежитии?

– Нет, мам, я теперь у друга живу, в его собственном доме с мезонином. Он забрал меня из общаги – кормит, поит, одевает, по утрам на Мерсе отвозит на занятия. Сбылась мечта идиотки о забугорном принце.

– О, Господи! – вырвалось у Тамары.

– Ну, мамуль, я так счастлива. Он умен, красив, галантен. И вообще – лучше всех. Саша – наш препод, и все студенты от него без ума.

Ты представляешь, он, как и я, обожает джаз, Ремарка и томатный сок. У нас одинаковые привычки, вкусы и взгляды на жизнь. По Зодиаку он тоже – Рак. У нас даже группа крови одна и та же. Но самое главное – он наш.

– Русский?

– Не совсем. Аусзидлер.

– Ктооо?

– Ну, немец-переселенец. Лет двадцать уже, как из России смотался вместе с родителями. Так что, идеальный вариант: по паспорту – немец, а по душе – русский. То, что доктор прописал.

– Маш, а… сколько ему лет?

– Да, мам, он – твой ровесник. И что? – повысила голос девушка. – Жена Чарли Чаплина, между прочим, была моложе его на тридцать шесть лет, и они счастливо прожили тридцать три года.

– Дочка, не дело это, – расстроилась Тамара. – Он же тебе в отцы годится.

– Вот и почувствую, наконец, отцовскую заботу, которой была лишена с рождения. Ну, какой толк от пацанов? У них же вся энергия идет не в поршень, а в свисток. А манеры? Ты даже не представляешь, какая в Германии молодежь. Они здесь до шести лет с соской во рту ходят. Почти до тридцати «детские» деньги от государства и карманные от родителей получают. И только к сорока до женитьбы дозревают. А разница между супругами в поколение на Западе – не аномалия.

Видела бы ты наших студентов! На башке – взрыв на макаронной фабрике, в ушах и бровях – серьги, все руки – в татуировках, а в кармане – вошь на аркане да блоха на цепи. Разве можно от этих папуасов детей заводить?