– А ну пусти девчонку!

Охальник развел руки от удивления, и девица соскользнула на землю. Она оказалась прехорошенькой, фигуристой, в самом соку. Сам бы сгреб ее в охапку да унес в дальние дали!

– Ты что это творишь, разбойник?

– Виноват, барин, виноват.

Парень начал суетливо мелко кланяться. Тут рыкнула собака, обнажив клыки. Девушка вдруг выступила вперед.

– Барин, убрал бы ты пса от греха подальше – неровен час, порвет.

– Он тебя обидел?

– Да не, я собак не боюсь…

Андрей посмотрел через голову девушки на парня, который бочком стоял, спрятавшись за дуб, и взглядывал на злобную псину.

– А Ваню мальчонкой собака сильно порвала, так он и опасается, – девушка была заметно смелее парня.

– Так Ваня этот, – Андрей кивнул в сторону дуба, – не нападал на тебя?

– Да не, баловались мы, а вы что, барин, удумали? – лукаво взглянула девица, поправляя сбившийся платок.

– А я думал, этот грозный герой хотел в лес тебя умыкнуть и непотребство какое совершить, теперь вижу – ошибся! Прости красавица. Ты чьих будешь? И как зовут?

– Любаша я, Страстновская. Меня недавно господа в дом взяли. А Ванюша – Дедовский.

Андрей мельком глянул на трусоватого деревенщину, который кланялся, выйдя из-за дерева. Много интереснее ему была девушка – кареглазая, щечки румяные, как яблочки, и не по-крестьянски белокожая с толстой соломенной косой, которую она, поправляя, перекинула на грудь.

– Давай-ка я провожу тебя до дому, чтоб никто в лесу на тебя не напал, – сказал Андрей, любуясь красной девицей.

– Да мне этот лес, как дом родной, я здесь каждую травинку знаю! Кто ж на меня нападет?

Иван выдвинулся поближе к Любаше, порываясь что-то сказать. Пес предупредительно рыкнул.

– Да вот этот, хотя бы, собачий царь! – Андрей указал на Ивана.

Любаша звонко рассмеялась. Подбежала к Ивану, сунула ему оброненную котомку и погладила по плечу.

– Ванюш, мне возвращаться пора, а то хватятся. Гостинец передашь?

Иван хотел было ответить, но не нашел, что сказать, только мотнул головой и стоял столбом, прижимая котомку к груди. А Любаша обернулась к новому знакомцу и, заливисто посмеиваясь, взглянула лукаво и задорно.

– А вы, барин, откуда будете?

– Из охотничьего домика, знаешь такой?

Любаша направилась к тропинке в сторону господского дома, барин подозвал собаку и двинул вослед мелькающим из-под красного подола розовым пяточкам, восхищаясь игривой, как ртуть, и аппетитной, как свежая булочка, деревенской красавицей, взросшей в сих девственных лесах.

Ивану, застывшему под сенью многовекового дуба показалось вдруг, что видит он будущее свое, и нет в нем Любушки, что вот сей час с улыбкой уходит от него суженая. И это навсегда.

«Нянюшка! Любашка где? Куда все заподевались?!» – Анна Леопольдовна была крайне недовольна, зайдя в оранжерею и обнаружив сухой лист на земле под драгоценным померанцевым деревом. Анна Леопольдовна, женщина немецких кровей, очень любила порядок во всем, но в этой семье, порядка не было никогда, и ни в чем. Точнее, она боялась беспорядка, но, как известно, чего страшишься, то и поимеешь. Очень она беспокоилась, что муж увлечется чем-нибудь, потеряв голову, он и увлекся, но не картами, не скачками, и даже не девицами, что было бы вполне пристойно благородному барину, а, смешно сказать, бумагомаранием! Занятие, недостойное их фамилии! Софьюшке пора замуж, барышня на выданье, а он ей голову пустыми идеями забивает, да книжки дает читать. Только Серёженька, младшенький радует: все у него по порядку, по ранжиру: живет по расписанию, холодной водой обливается каждое утро, по новомодной методике доктора Гуфеланда. Хотя, может быть, слишком он увлекается порядком? Не дай бог на вершок сдвинуть стул в его комнате! Сразу скандал! Последние слова Анна Леопольдовна произнесла вслух, стоя в оранжерее и подняв взор своих мутновато-голубых немецких глаз к стеклянному потолку.