– Степан, пошел вон! – рявкнула барыня. Денщик, кланяясь, передал письмо Андрею и исчез. – В восстановлении княжеского титула отказать! Это что ж такое!

– Фуух! – выдохнул Андрей, письмо не касалось его тайных дел, – это беда поправимая, я на военной службе состою, вернем честь имени дворянским путем а не по сутяжному ведомству.

– Дед твой был истинный дворянин, герой войны, но вот попутал нечистый, связался с карборнариями! – Старая княгиня в отчаянии постучала кулаком по подоконнику, подумала, хорошо бы разбить вдребезги какую-нибудь вазу, но щербатых не осталось, а целых было жаль, в ее положении…, но тут новая идея заняла ее деятельную натуру. – Надо добиваться присвоения титула и фамилии Ордаевских для тебя ввиду отсутствия наследников фамилии мужеского пола. Будешь Его светлость, Князь Мордас-Ордаевский!

И княгиня Мария Федоровна затребовала чернил, бумагу и принялась сочинять новое прошение на имя государя. Андрей же с ружьем отправился прогуляться по окрестностям, освежить воспоминания о беспечных временах.

Дремучий лес начинался от охотничьего домика-замка, нынешнего жилища Ордаевских: пойдешь по тропинке налево – выйдешь к великолепному особняку с колоннами античного ордера, направо пойдешь – деревенька Дедово встретит тебя мычанием коров, бредущих с пастбища. И вся эта красота: особняк с пристройками, лес, деревня и тучные поля – принадлежало нынче семейству Страстновых, как, впрочем, и люди.

Итак, углубимся в лесную чащу. Что там видать?

Меж многовековых деревьев мелькнул алый сарафан, пропал за ветвями, высверкнул вновь. То Страстновская девушка Любаша бегом бежала через лес. Ее месяц как взяли в господский дом на работу в оранжереи, и она улизнула на часок, весточку передать своим в деревню. Лес был испещрен паутиной тропинок, и в глубине его, на пересечении всех дорог могучим мизгирем возвышался древний дуб. На полянке под дубом маялся, не находя себе места чернявый богатырь. Любаша, выглянув из кустов и узнав ненаглядного своего, рванула навстречу.

– Ванюша!

– Любаша!

– Я ждала Арсенька придет. Котомочку вот своим собрала. Там сахарку, пирожны от барского ужина, братишке полакомиться, – Любаша говорила торопливо, будто порываясь бежать.

– А я как узнал, что ты у дуба будешь, так и спохватился, хоть одним глазком… Люба моя!

Иван широко раскинул руки, и Любаша припала к нему на грудь.

– Каково тебе у бар живется? Сильно притесняют? – заботливо обнимая свою зазнобу спросил Иван.

– Да хорошо! Кормят аж три раза за день, отдельный тюфяк выделили в каморке под лестницей… Ой! – Иван, стиснул Любашу так, что кости затрещали.

– Каморку?! – гневно воскликнул он, – и барин-то поди уж к тебе наведался! Сарафан новый подарил за что?

Любаша оттолкнула своего ревнивого дружка, она совсем его не боялась.

– Задушишь, медведь! Наш барин не такой, да он и старый совсем! А платье баское всем дворовым пошили, парням рубахи рудые, а девкам – сарафаны. Мне еще рубаху дали беленого холста. Смотри, какая красота! – и Любаша закружилась по полянке – алый сарафанчик колокольчиком, пшеничная коса вразлет, из-под юбки промелькивают розовые пяточки, нежные, как у ребенка.

Ивану показалась она райской птицей иноземной, не узнавал он свою родную Любашу, не ведал с какого боку к ней подступиться, а так хотелось… А она все говорила, говорила про то, что в доме полы-то все вощеные, а мебеля, мебеля то какие: с вензелями!

– Меня в ранжарею определили, барыня Анна Липольдывна дюже цветы разводить любит, а я ей помогаю. Это как на огороде на грядках работать, только в тепле в чистоте и дождик не мочит, потому как крыша из стекла и стены все застеклены, все насквозь видно! Красота! Вот бы тебя к нам! Надобно с нянюшкой поговорить, она заправляет среди дворовых, намекнула бы барыне, чтоб пристроить тебя куда.