– Да мне и в деревне хорошо. – Иван успокоился и обнял по-хозяйски свою Любашу. – Земли много, хлеба хватит и на оброк и на зиму, избу к осени дострою. Возвращайся, свадебку сыграем!

– Кто меня пустит, мы ж подневольные!

– А я у барина испрошу позволенья жениться на тебе.

– Не-а, барыня откажет, я у ней первая помощница по ранжарейному делу, меня цветы любят. – Любаша только вошла во вкус новой жизни, такой отличной от однообразного тяжкого крестьянского обыкновения.

– Воля твоя. – Иван резко развернулся и пошел в лес.

– Ванюш, а котомку-то моим передать? – Любаша, маленькая, юркая как ртуть, мигом подхватив узелок, встала поперек дороги, напирая грудью Ивану чуть повыше живота, сверкнула карими очами, неожиданными на белокожем лице, обрамленном выгоревшими соломенными кудряшками, выбивающимися из туго заплетенной девичьей косы.

Иван глянул на раскрывшийся ворот рубахи, угадываемое за ним белое тело, полновесную грудь, ямочки на щеках – и пропал! Обнял свою шаловливую подругу и кинулся целовать в задорные ямочки, еще и еще. Душой чувствовал, что не следует, что аукнется ему эта встреча большими бедами, но не мог остановиться. Любаша радостно смеялась. Звонким серебряным колокольчиком отдавалось эхо. Сердце парня ухнуло вниз, и тут раздался выстрел, искры посыпались из глаз, что-то сбило с ног. Иван, крепко обнимавший Любашу, увлек ее за собой вниз, и они одним большим кулем повалились на траву.

Мрак, искры, и …тяжелое смердящее дыханье. Иван очнулся и увидел клыки, разверстую пасть, огненный язык. Душа ушла в пятки. «Как тяжко! Сердце давит! Изыди сатана!» Иван мотнул головой, неожиданно легко скинул гнетущую тяжесть и провалился в небытие. Где-то глухо зарычала, взлаивая, большая собака.

Любашу не так легко было застать врасплох. Она шариком скатилась с Ивана, который, падая, потянул ее на себя, и, вскочив на корточки, увидела перед собой большого рыжего пса, с оскаленной пастью. Взъярившись из-за прерванного поцелуя, девица взмахнула рукой, в которой крепко сжимала драгоценный узелок и крикнула: «Пошла отсюда!» Собака отпрянула, зарычав.

Иван пошевелился и вновь открыл глаза. «Живой!» – вскричала Любаша. «Живо-о-о-ой!» – бухающим колоколом отдалось в голове. Иван попытался подняться. Собака зашла с другой стороны и, оскалившись, приготовилась наброситься на очумевшего парня. Он испугался как в детстве, закрыл лицо руками в попытке спрятаться, свернувшись в клубочек. Но разве спрячешься на голой поляне, если ты лежишь на траве и не можешь поднять головы?

Любаша отважно ринулась на защиту любимого, и заметила в головах его какую-то серую кучку. То был подстреленный селезень. Схватив мертвую птицу, геройская девица зашвырнула ее далеко, как смогла. Описав дугу, тушка грохнулась в колючие кусты малины на краю поляны. Собака с заливистым лаем умчалась за добычей. А девушка склонилась над поверженным любимым, пытаясь привести его в чувство.

– Ванюша! Ванюша!

– А? Что? – Иван сел на траве, держась за голову.

– Тебе селезень подстреленный на голову упал. Видно, кто-то в наших лесах пошаливает.

Люба помогла Ивану встать. Они представляли комическое зрелище: миниатюрная куколка в красном сарафанчике и повисший на ней гигант цыганской наружности, похожий на чудище неведомое, страшное и беспомощное одновременно.

– А пес огненный?

– Да то собака лягавая, слышь, лает, охотника зовет, добычу кажет.

– Люба моя! – Иван кинулся обнимать свою милую, – спасительница моя!

В этот момент собака затихла. Андрей (а это была его охота), наконец-то нашедший свою добычу, глянул из-за кустов на поляну. Видно было неважно, но происходило там нечто непонятное. Здоровый парень сгреб в охапку маленькую девочку в красном сарафанчике, желая унести подальше в лес. Девочка вырывалась, колотила кулачонками ему в грудь, сучила ножками, выкрикивая истошным голосом: «Пусти! Охальник! Пусти!». Андрей, возмутившись разбойным нападением, ломанулся через колючие кусты шиповника и влетел на поляну. За ним – верный пес.