Пришло желанье прятать гордость,
В жизни везло лишь холуям
За их безликость и покорность.
Однажды важный господин
Приехал в Трою из Афин,
И он был очень удивлён,
Как мир троянский заражён
Болезнью чинопочитанья
И перед властью пресмыканья,
Дворец же царский был похож
На выставку покорных рож.
Вокруг стоял и крик, и вой,
Что царь Парис у них святой,
Повсюду царские портреты,
С плешивым профилем монеты
И статуи царя рядами
Сплошь в образе богатыря
«Как же богата холуями, —
Подумал гость, – эта земля».
***
Богов народ троянский чтил
Без исключенья всех подряд.
В их честь он жертвы приносил,
Был поплясать у храмов рад,
И выбирал мужей и дев,
Кто красивей, умнее были,
Чтобы, на них все посмотрев,
Сильнее Трою полюбили.
Их в главном храме собирали,
Где они в праздник каждый раз
На радость всех холуйских масс
Царёву жопу целовали.
И это задоцелованье
Считалось в Трое за признанье
Власти царя и его трона,
А также бога Аполлона.
И Власть в конце концов ввела
С обрядом целованья жопы
Всеобщий праздник холуя,
Чтоб показать могли холопы
Царю Парису в полной мере,
Как любят власть его на деле
И что доставить ему радость
Рабам с холопами не в тягость.
***
Парис давно уж Троей правил,
Довольный, сытый и с деньгами,
Народ его любил и славил
И даже сравнивал с богами.
Мордашка круглая сияла,
Свиные глазки хлоп да хлоп,
Его врагов давно не стало,
Кто сел в тюрьму, а кто лёг в гроб.
Чтоб пропиариться в народе,
Людей на площадь он сгонял
И там часами о свободе
С трибуны нудно верещал.
Над здравым смыслом издевался,
Свободным называл раба,
А самым умным – дурака,
Толпе понравиться старался.
И холуи им восхищались,
На площадь первыми сбегались
И там кричали, что народу
Парис дал веру и свободу.
А дальше – больше. Они стоя
Словно молитву повторяли,
Что царь Парис и есть вся Троя,
И снова богом называли.
Толстяк плешивый млел от счастья,
Что люди так ему верны,
Ведь лучше нет для самовластья,
Чем крик «Ура!» тупой толпы.
***
Парис частенько отлучался,
Чтобы соседей посетить,
В Афинах, Фивах появлялся
И там царей их стал учить,
Как надо жить, как надо править,
Его, Париса, уважать,
Попытки жалкие оставить
Великой Трое угрожать.
Ругался бранными словами
И обвинял Элладу всю,
Что стали все ему врагами,
Готовят тайно с ним войну.
Цари другие обомлели,
Кто-то воскликнул: «Во дела!
Троянцу что, на самом деле
В будущем видится война?
Да он так Грецию погубит,
Наверно, он маньяк и псих,
Себя Парис, как видно, любит,
Но ненавидит всех других.
Мы за собрата его держим,
Всегда деньгами помогаем,
Как шлюху столько лет содержим,
Даже песок его скупаем,
Что он берёт на своём пляже,
За счёт чего и выживает,
Других товаров нет в продаже.
Он ничего не выпускает,
Только гоняет подневольных,
Казнит, сажает недовольных,
У нас же пить и есть он просит,
Гробы и те как импорт ввозит.
Ремёсла он не развивал,
Хозяйство сельское сгубил,
Народ бездельничал и пил,
А он всё врал, и врал, и врал.
Всё царство восхвалял своё,
Кричал, что в Трое хорошо,
Троянцы всех сильнее стали
И даже Рим сам обогнали,
А Рим был Трое первый враг,
Его троянцы не любили,
Он вызывал в троянцах страх,
Для них одни враги там жили.
Рим конкурентом Трое был,
На Власть Париса посягал,
Её как девку соблазнял,
А Власть свою Парис любил».
Зигзаги пагубной любви
Власть, как любимая жена,
Имела в Трое все права,
Могла любой вопрос решить,
Даже кому и сколько жить.
Ну а вот телом потолстела,
Обрюзгла очень, поседела
И пристрастилася к винцу,
А выпив, шлялась по дворцу
В давно не стиранном халате,
Что не сходился на груди,
В не снятых с ночи бигуди,
И слух за ней тащился сзади.
Слух этот кто-то распустил
В покоях царского дворца,
Будто жену царь разлюбил,
Что постарела, мол, она,