Однако когда слова застревали у меня во рту и я спотыкался и давился, он ни разу не закричал: «Хватит, Зиауддин» или «Да перестань же!». Он меня не ругал. Отец не был жестоким человеком. У него было доброе сердце. Возможно, именно поэтому он решил обратиться за помощью к святому.

Мы с матерью и Фазли Хакимом выехали из Барканы на автобусе. Мама сказала, что мы направляемся в Миан-Калей, крошечную деревушку в горах, чтобы повидаться со святым, который там живет. «Он вылечит твое заикание», – мягко добавила она. В молодости святой много путешествовал по стране, помогал строить мечети и прокладывать перевалы в горах. Он благословлял будущую постройку, а вокруг мужчины били палками в барабаны, подбадривая рабочих.

До Миан-Калей автобус не доходил, поэтому после часа езды, на протяжении которого меня страшно тошнило, мы вылезли на остановке и начали восхождение на гору Шалмано. Солнечные лучи становились все горячее, и, пробираясь между вечнозелеными кустарниками и деревьями со стволами куда толще, чем в тех местах, где мы жили, я быстро устал и запросился домой. Фазли Хаким посадил меня к себе на плечи, и я обхватил его руками за голову, сцепив пальцы на подбородке. Измотанный ранним подъемом, тяжелой поездкой в автобусе и палящим зноем, я то и дело задремывал и валился вперед, так что Фазли Хакиму приходилось усаживать меня заново, чтобы продолжать путь.

– Зиауддин! Зиауддин! Проснись! Расскажи мне что-нибудь. Старайся все время говорить.

Когда мы добрались до вершины, мать зашла в глинобитный домик святого, из которого шел резкий запах баранины с рисом: ее там готовили и раздавали всем посетителям и просто беднякам. Святой человек, известный как Пир-Сагиб, или Леванто-Пир, был очень щедр – это я знал. Еще я знал, что если ты к нему придешь, и он за тебя помолится, твои молитвы и желания дойдут до самого Бога.

Подкрепившись бараниной с рисом, мы с матерью зашли к святому в комнату. В домике имелись разные комнаты для женщин и для мужчин, и я заметил, что у святого было не меньше трех или четырех жен.

Он сел передо мной. Никогда в жизни я не видел человека настолько старого и настолько волосатого. Длинными седыми волосами заросла не только его голова – они торчали буквально отовсюду, в том числе из ушей. В детском изумлении мне показалось, что они спадают по мочкам и струятся вниз, словно водопад. Святой был слеп и длинными тонкими пальцами ощупывал все перед собой, но без особой дотошности. «Зиауддин, глаза его сердца открыты», – прошептала мать мне на ухо.

Мать, наверное, уже рассказала святому или его помощнику о моей проблеме. Он прошептал несколько слов из Корана, а потом дунул на меня. Дальше святой достал из кармана шарик гурр – это что-то вроде затвердевшего сахара, который едят в Пакистане. Вместо того чтобы передать сахар моей матери, как я ожидал, он сунул шарик целиком себе в рот, пососал его пару секунд, а потом поднес ладонь к заросшему подбородку и выплюнул. В ужасе я глядел, как святой протянул шарик, мокрый и скользкий, моей маме. Она отколупнула кусочек и дала мне. Липкий обломок казался мерзким, несмотря на чудеса, которые сулил, но я все-таки взял его, разжевал и проглотил. Шарик мы увезли с собой домой, и каждый вечер процедура повторялась. Хотя он быстро затвердел обратно, мне все равно казалось, что его еще покрывает слюна святого.

Хотелось бы мне сказать, что святой меня исцелил, но в действительности заикание лишь усилилось. Когда я пошел в школу, оно стало настоящим проклятием. Мои сестры и другие девочки вообще не получали образования, поэтому жалобы на заикание с моей стороны могли показаться неблагодарностью, но в школе надо мной издевались. Мальчишки постоянно передразнивали меня.