Во второй раз я наедаюсь от пуза в деревне Верхние Пинячи. Там преподавал наш односельчанин Иван Николаевич Урамов, уроженец Верхнего Багряжа. Улыбчивым, добродушным, симпатичным человеком был Иван Николаевич! Никогда не забыть мне его радушный приём, его уважение и почтение ко мне, его неподдельное гостеприимство. Помню, напекли они картофельные ватрушки и вынесли на тарелке целую гору… Помню, что покушал я сытно, а вот из-за чего остановился: спустился ли до самого подножия «горы» или устыдился изумлённого взгляда хозяина, внимательно разглядывавшего меня, навалившись локтями на стол и подперев ладонью подбородок, сейчас и не вспомню…

От одной бедной деревни я перехожу в ещё более бедную, попадающиеся на дороге нищие уже узнают меня, предлагают кусочек хлеба. Бедняк бедняка узнает издалека, только богатым нет до меня дела. Трудимся, разбираем бумажные развалы, а райкомоловской работе конца и края нет. Ответственная за учёт Елена Мачтакова днюет и ночует в райкоме, но порядок в туго набитых карточками ящиках никак не наведёт. Уходящих на фронт парней принимали в комсомол, что называется, на ура. Устраивали митинг, спешно заполняли учётные карточки и… складывали их на тёмные полки. Разбираться, состоял ли новоиспечённый комсомолец на учёте в родном селе или нет, не было времени. У сотен парней остались двойные карточки. И ни один из них не забрал эти бланки с собой. Парни разлетелись из района, кто-то погиб, кто-то пропал без вести, а у нас – головоломка, потому что на гиблом болоте учёта они до сих пор – живы и здоровы. Стоит мне вернуться из какой-нибудь деревни, как меня тут же кидают на помощь Мачтаковой. Смотрю на огромный ворох картонных бланков и шепчу Елене: «Давай сожжём эту кучу!» Елена, чуткая и осторожная девушка, курносым носом кивает на фанерную перегородку, за которой сидит первый секретарь: «Тс-с… Нельзя!»

Мой друг детства Гурий Тавлин вернулся с войны и живёт в родной деревне, мы часто с ним встречаемся, оба в ту пору бредим литературой. Оба – активные члены кружка Василия Багряшевского. Гурий удивляет нас своими новыми стихами на русском языке. Я удивляюсь, почему он не пишет на татарском, – оказывается, всему виной увлечение Гурия поэзией Надсона и Байрона. Я и сам в то время книги, что называется, проглатываю. Физический голод удовлетворить нечем, но для духовного пища находится, мой русский заметно улучшается, читаю классиков, остервенело накидываюсь на русских писателей. Глотаю живьём! Здание райкомола, подобно кавказской сакле, наполовину врезалось в холм. На верхнем этаже большевистский штаб – райком партии. К нам тоже приходят газеты, комсомол всегда тянется к знаниям! – старые газеты не выбрасываются, а подшиваются и хранятся в райкоме. По окончании рабочего дня я не спешу домой, ворошу и читаю газеты-журналы, кое-что забираю с собой. Библиотека у коммунистов такая же богатая, как и буфет. При каждом удобном случае наведываюсь и туда.

Интерес к книге в молодости – это поиск. Чтение как один из способов отдыха или ради удовольствия приходит позднее. В молодости тело укрепляешь едой, а сознание – чтением. Я читаю, думаю, память цепкая, мышление быстрое: но о той жизни, которая выпала нам, ни в одной газете, ни в одном журнале не пишут, а написанное отличается от реального как небо и земля! Первая половина газет посвящена восхвалениям Сталина, а вторая – ликующему описанию наших вольных просторов и необъятных широт и торжеству счастливой жизни на этих просторах. А там, у проклятых буржуев… Бедный и несчастный оборванец Жан, скрючившись от голодных колик, мокнет под холодным дождём… Огромные негры чистят ботинки, побираются по мусорным бакам в поисках чего-нибудь съестного… А доблестные сыновья и дочери татарского народа плачут из сострадания. Какие же несчастные эти негры!.. Смолоду запавшая в тебя мысль стремится найти любые пути для дальнейшего укоренения и укрепления. Секреты не могут существовать в одиночку. Наблюдениями, тревожащими молодой разум мыслями хочется с кем-нибудь поделиться, услышать слова одобрения и поддержки, укрепиться в правильности своей точки зрения. Со временем нашлись и такие друзья. Вернувшись домой, я опрокидываю ушат невесёлых раздумий на Гурия Тавлина. Есть в Багряже ещё один человек, которому я доверяю свои мысли. Директор Сарсаз-Багряжской средней школы по-особенному тепло относится ко мне. Постоянно зовёт в гости, топит к моему приходу баню, на стол водружается свидетель многих тайн – пышущий жаром певучий самовар. Я говорю без умолку, никого не боясь. Что в голову придёт, то и выкладываю громогласно и молниеносно. Почему так плачевно состояние наших деревень? Ни земли, ни скота, мужских рук нехватка, в избытке – только проблемы… При всём при этом в твою слабую глотку впиваются всевозможные кровопийцы, нещадно жалят и кусают. На каждом шагу подстерегают сотни хитроумных силков и ловушек. Карательные отряды готовы накинуться на тебя по первому распоряжению. Ну хорошо, пусть будет так. Возможно, есть и причины для такого бедственного положения. Но почему же мы беспрестанно хвалим нашу жизнь, наше неприглядное, бедственное существование? Почему с рождения и до самой смерти мы врём сами и учим врать других? Почему с наших кровоточащих губ, из разбитых властями в лепёшку ртов не слетает ни слова правды?.. Я познакомился со всеми хозяйствами района, побывал практически во всех деревнях, и повсюду видел лишь повальную нищету и голод. Почему так происходит?!