Нечеловеческий удар земной тверди встретился с Имидой, перекаты рокота от треска развороченной на куски обшивки слились с громыханием небес.

Через огромную сквозную брешь, подобную пасти бездны, устремилась вода, которая быстро и неумолимо заполняла нагруженные трюмы и твиндеки торгового судна.

Имида погружала нос в морскую пучину, задирая кверху корму, позади которой остались верхушки смертоносных скал, вновь скрывшихся под покровом океана.

Гребной винт продолжал вращение и уже наполовину показался из воды, но после раздался взрыв в машинном отделении, и из, будто вывернутой наизнанку, хвостовой части судна вырвалось алое пламя, движитель выбило с гребного вала, и винт, ударившись о воду лопастями, поднял облако брызг и пены, а затем скрылся в глубине.

Агония жизни отныне разворачивала свою историю, ибо выжившие члены экипажа отчаянно хватались за возможность спасения, движимые первобытными инстинктами и страхами, безуспешно стремившиеся вырваться из оков надвигающейся смерти…

Однако Имида стремительно погружалась в морскую пучину, призывая людей последовать за собой…

* * *

Первым, что он ощутил, был запах морских водорослей, выброшенных на песчаный берег штормовым ветром.

Имадис Лэйн открыл глаза и сквозь полутьму увидел грозовые тучи, низко парившие над землями, не нанесёнными ни на одну карту мира. Ливень закончился, а буря стихла, но океан ещё оставался тревожным.

Штурман поднялся на ноги, его сильно мутило, а после несколько раз вырвало. Ему пришлось приложить не малые усилия, чтобы сохранить равновесие, ибо голова его кружилась, а рассудок находился в плену неведомого дурмана, точно сам воздух здесь пьянил.

Имадис понял, что его выбросило на сушу, и он был не одним, кто выжил после кораблекрушения: штурман слышал какие-то приглушенные крики, словно доносившиеся чрез застывшее пространство.

Лэйн пытался отозваться на звуки, но слова застряли в глотке, и онемевшие губы оставались безмолвны.

Штурман ощутил, как само место, в котором он очутился, источало ужасающую силу, вселяющую неотступный, бесплодный и какой-то первобытный страх, от которого хотелось бежать.

Но то, что происходило с Имадисом Лэйном, было только преддверием истинного кошмара, который он даже не мог себе вообразить…

Тео Калеста почувствовал на себе пристальный взгляд, будто кто-то наблюдал за ним издалека. Это странное, почти навязчивое, ощущение заставило его оглядеться по сторонам, однако молодой человек не мог похвастать превосходным зрением, а очки надевал редко, только на лекциях.

Не разглядев ничего подозрительного, Тео поспешно свернул в сторону аллеи, что вела к зданию медицинской семинарии. Он уже опаздывал на занятие посвящённое детским болезням, пожалуй, единственный предмет, что давался ему нелегко.

Вообще, Тео практически никогда никуда не опаздывал, в этом смысле, он был порой даже излишне пунктуальным. Однако по средам каждой недели юноша задерживался в центральной городской больнице святой Ангрии, где подрабатывал ассистентом на неофициальных началах.

Молодой человек превосходно учился и обещал стать грамотным лекарем, а потому был приглашён своим наставником – старшим магистерием Академии Целительств Нэмосом Варда – набираться практического опыта в отделении терапии, где сам Нэмос занимался курацией пациентов и корректировал схемы лечения.

Нэмос Варда тепло относился к Тео, и гордился тем, что студент, обучающийся на последнем курсе семинарии, уже может самостоятельно заниматься медицинской деятельностью, формально ограничиваемый лишь отсутствием выпускной аттестации.