-Замечательно, - лаконично ответил он и, схватив её за ладонь, потащил куда-то за собой.

Я озадаченно смотрел им вслед, не понимая, откуда взялась такая разительная перемена в этом мальчонке, который ещё десять минут назад пугался буквально всего, что бы я не предлагал ему в зале.

На следующей тренировке повторилось то же самое. И на последующих трёх. И ещё… И ещё. Мне понадобился целый месяц, прежде чем я вообще смог сообразить, что мне с ним делать. Помогли шахматы.

Всё вышло совершенно случайно, меня попросили раньше освободить зал, и так сошлись звёзды, что одни Ларины были не в курсе. Ванька опять один сидел на лавке, только не в фойе, а в раздевалке, куда уже заходила толпа взрослых мужиков. И не зная, что с ним делать, я утащил ребёнка в тренерскую, где на столе обнаружилась шахматная доска. Мы иногда баловались между тренировками. Обычно робкий ребёнок вдруг осмелел и подошёл к ней, без спроса перебрал все фигуры, выстраивая их в странную, только ему понятную схему. Я напрягся, и не потому что он брал что-то без спроса, выросший в огромной семье я  был приучен, что понятие “моё” бывает крайне относительным. Просто в тот момент я очень чётко понял, что вообще не имею никакого представления, что у него там в голове творится.

-Дамил Лусалович, - Иван тогда ещё ужасно картавил. - А вы иглать умеете?

-Умею, - осторожно заметил я, совершенно не представляя к чему нас это может привести.

-Научите? - вот так вот просто и в лоб.

-Научу.

Играли мы не так уж часто. Иногда я притаскивал шахматную доску в зал, и пацаны в перерыве разглядывали её, трогали фигурки (порой перекидывались ими), и что-то рассказывал про фигуры, ходы, комбинации, намекая на то, что для хорошего борца так же важно уметь думать наперёд. Мальчики слушали, кивали, но по-настоящему вникал только мелкий Ларин. И вот же странная вещь, чем больше он погружался в мир чёрно-белых фигур, тем больше он включался и в тренировочный процесс. Больше не шугался других детей и даже начал пробовать отрабатывать контактные приёмы.

И тогда я сделал свой ход конём, вручив Ваньке в руки этого самого “коня” и велев в один из перерывов рассказать про фигурку, которую другие дети упорно звали “лошадью”. Это был его звёздный час. И может быть, для остальных сей эпизод прошёл незаметно, а вот у Ваньки глаза горели так, что я понял, что вся эта эпопея с детской секцией стоила хотя бы того, чтобы сделать счастливым одного-единственного человечка.  

Как-то незаметно Ваня всё-таки вписался в тренировочный процесс, и я выдохнул. Ваньке везло, и его супер-занятые родители часто задерживались, некритично, но тем не менее, обычно у нас с ним было немного времени на быструю игру. 

Лишь однажды наша схема дала сбой, когда я не мог остаться с ним поиграть, ведь нас с Верой и Стасом ожидал официальный выход в свет. Я специально не стал звать Ваню к себе в тренерскую, а его сумбурные родители умудрились опоздать чуть ли не на час.     

Уже и брат со своей девушкой приехать успели, а мелкий всё сидел на лавочке и откровенно страдал. Я тогда почувствовал первое разочарование в Екатерине Алексеевне, как я называл её про себя в те моменты, когда хотел отгородится от неуместной симпатии к матери Вани. Хоть мальчик и утверждал, что за ним должен приехать папа, я всё равно злился именно на неё. Как можно было забыть про собственного ребёнка?! Я на миг представил, что произошло бы, если бы Саша вдруг заставил так долго ждать кого-нибудь из нас. Сама ситуация моделировалась слабо, потому что несмотря на вечную занятость, если Александр Чернов что-то обещал, то он обычно это выполнял. Но если всё же и вдруг… То Саня бы ему просто голову за такое открутила.