Он должен защитить свою страну.

И сделает это любой ценой.

[1] Чучвака – злой клоун в кукольном театре Безара. Безар – страна, в которой родился Эртон

9. Глава 8

Глава 8

Теперь я каждый день подолгу играла на рояле. С первыми же аккордами вокруг расцветал другой мир – чистый, светлый, добрый. Мир счастья, спокойствия и любви.

Это стало своего рода отдушиной – уноситься в волшебный мир звуков, оставляя далеко позади все страхи и беды. Пожалуй, сейчас именно музыка давала мне смысл жизни и необходимую поддержку.

А в остальном всё было плохо…

Чем дальше, тем больше я злилась на Эртона, потому что каждый лечебный сеанс превращался в настоящую пытку.

Оказывается, раньше он был вполне любезен. Теперь же маг совсем не говорил со мной, а если и ронял редкое слово, то таким ледяным тоном, что стены кабинета покрывались изморозью. А то и вообще, толстым слоем льда – хоть на коньках катайся.

Расслабиться больше не получалось, старательно выполняемые упражнения не помогали от слова совсем, и потому от исцеляющих рук мужчины жгло невыносимым огнём.

Нет, ну а как прикáжете расслабляться, когда со стороны «благодетеля» одна за другой накатывают волны испепеляющей ненависти? Сочетание, конечно, замечательное – жгучая ненависть и не менее жгучий лёд. В другое время я бы с интересом подискутировала на эту тему и даже посмеялась, но не сейчас. Когда на кону стояла моя собственная жизнь.

Странно, но теперь Эртон не требовал расслабляться, видимо, чтобы не заводить лишних бесед.

Наконец, я просто-напросто не выдержала и спросила прямо:

— За что вы меня так ненавидите? Ведь это вы собираетесь убить меня, а не я вас.

И после мучительно долгой паузы (будто ему что-то мешало говорить) услышала гениальный ответ, сказанный до обидного равнодушным тоном:

– Лаира Тайлин, молчать у вас получается намного лучше, чем говорить. Давайте-ка, продолжим лечение.

И опустил руки-печки на глаза.

Этот сеанс прошёл тяжелее, чем другие. Было больно и досадно, что ему нет до меня никакого дела. А ведь я… Как я могла?

Дура, дура!

Почти прибежав в свою комнату – Дариас только успевал удивляться, как слепая может нестись с такой скоростью по бесконечным коридорам огромного замка, – упала на кровать и разрыдалась.

Впервые за всё время! В голос, с горестными подвываниями и всхлипываниями – точно по протоколу, как полагается в нормальной женской истерике.

Тут же появились мальчишки.

– Тайка, что случилось?

– Можешь говорить, Дариас ушёл…

– Только шёпотом, он стоит за дверью…

– Слушает, как ты плачешь.

Рыдать сразу расхотелось. Считается, что плаксунам и жалобщикам обязательно нужны зрители, ради которых, собственно, и устраивается истерический концерт. Чтобы пожалели. Погладили. Успокоили.

Я в зрителях не нуждалась, всегда предпочитала страдать в гордом одиночестве. И вот поди ж ты. Поплакать как следует, и то не дали.

– Он ушёл, – сообщил Алдан минут через пятнадцать.

Всё это время духи стойко терпели моё горестное молчание.

– Теперь говори.

– Да чего говорить? Ничего нового. Ничего не изменилось. Ваш хозяин – сволочь и тиран. И ещё убийца.

– Тайка! – хором ахнули мальчишки.

– Он вовсе не такой…

– Он хороший человек, правда!

Я подскочила и закричала вне себя:

– Хороший, да? Хороший? А я его ненавижу! Не-на-ви-жу!

А потом топнула ногой. Изо всех сил. Желая оказаться где угодно, только не здесь.

И… провалилась. Прямо как в той сказке, где после фразы «Чтоб мне провалиться» герой оказался в яме.

Вот только я очутилась в коридоре. Кажется, на первом этаже. Но это не точно, потому что хоть и обошла «своё» крыло несколько раз, но запомнила далеко не всё – очень уж просторным был Торрей.