Протирая сонные морщины, шевалье Франсуа бросился наверстывать упущенное и что его остановило: это был идущий навстречу дворецкий. Разминуться с ним не заметив его пытливого взгляда было никак нельзя и от него последовала объясняющая все просьба.

– Извините, не могли бы вы передать княжне Мальвази, что я желаю /решил так и сказать/ видеть ее по очень важному делу…

Выражение лица дворецкого приняло сначало искристо-насмешливый вид – тем было лучше, если его просьба окажется впустую, будет лишний веский аргумент.

– Передайте ей, мое имя шевалье Франсуа д’Обюссон.

Дворецкий сначало видимо изменился в лице как испугавшись, но затем выражение лица его приняло присущий почтительно-подобострастный вид, и даже с большим подобострастием чем обычно. Расплываясь в деланном радушии тот произнес:

– А-а! догадываюсь! Вы – француз из Шандадского замка, теперь я понял по какому вы делу удостоили нас своим приездом!

– Да, я приехал в какой-то степени с посольской миссией, вести переговоры, но вижу что не вовремя и прошу самые глубокие извинения за то, что набрался смелости хоть на мгновение оторвать прекрасную именинницу от трапезного веселья \ понёс всякую околесицу, сбившись от наворачиваемой высокопарности\…сообщением о себе.

– Нет, от чего же, я больше чем уверен, что ваш приезд доставит княжне массу новых впечатлений и удовольствий от встречи с вами, тем более, что она давно интересовалась своими французскими квартирантами. Не извольте беспокоиться, княжна придет сюда к вам тот час, как я ей о вас сообщу. Посидите пожалуйста здесь, – убедительно заверял дворецкий, слащаво ублажая мысли приезжего гостя. И уже ступив шаг назад, – Да вот и танец кончился!

Оркестр смолк, бравурные аккорды которого сменились оживленным шумом, обычно присущим шумам театров во время перерыва. В оранжерею заспешили немногие, желавшие перевести дух в тени зелени освещенной желтым светом.

Франсуа был вне себя от радости, охватившей его существо всецело, вплоть до того, что он перестал замечать все то, что видит и не находить себе места. Как держать себя когда сюда подойдет она… в сопровождении других дам и кавалеров? Чисто машинально поднял он веер, оброненный возвращавшейся уже обратно в залу пышной богатой дамы, в годах вообще-то, не первой свежести, и так же с чисто французской галантностью протянул оное обернувшейся владелице, с легким услужливым поклоном.

Та принимая улыбнулась, обнажив белые как корал зубы и вальяжно произнесла:

– Благодарю.

Говорят правильно у женщин не бывает возрастов, а есть воздействующая сила, исходящая от внешнего с игривым искрящимся внутренним; и голос Франсуа постыдно дрогнул:

– Всегда к вашим услугам, сеньора.

– О! Только не отпирайтесь, я по вашему легко картавому произношению догадалась, что вы француз из тех самых, что его сиятельство маркиз Спорада укрыл в своем замке и защитил от англичан.

– И что-о?! Повторите пожалуйста еще раз?

– Ну я не знаю в точности, что там у вас было, – прозвучала дама своим томным голосом, не склонным к серьезному изложению событий и ведению разговора, сбивая насторожившегося француза на чувствительную его часть. – Я посчитала раз вас монсеньер Спорада разместил в своем замке, то и англичан отгонял тоже он.

– Та-ак!…Логично, и что же наш Монсеньор?

– Он ничего.

– Как, совсем ничего?!

– Если бы вы видели его в действии танца, вы бы не спрашивали! – восторженно произнесла дама, а перед шевалье Франсуа реальность предстала неожиданно с новой силой, и без всяких очистков недоумения. Монсеньор устраивал бал в празднование восемнадцатилетия и совершеннолетия своей кузены, но еще более показать себя и свое прежнее «я». Стена оранжерейной зелени разверзлась и в его представлении возник многокрасочный пестрый зал, с музыкой и ряда идущих в танце…, среди которого в черном костюме выделялся Монсеньор, в очередном па уставившийся на него мертвенно-бледным лицом с бездонными прозрачными глазами, и дробно защелкав костяшками челюстей с мерзкой пронизывающей насквозь улыбкой с могильным холодом. Франсуа вздрогнул.