– Скорее!

Мы суетились, обжигая пальцы бульоном.

– Так, давай, садись удобнее. В тарелку твою красивую положила, приятного аппетита!

Съев немного, она потребовала:

– Хочу курить!

Мама привычно заворчала.

– А пошли на кухню курить? Я тоже буду! – нарочито весёлым голосом сказала я. – Вставай, помогу.

Мы с трудом подняли её. Маленькими, но торопливыми шажками она передвигалась в сторону кухни. Трагичная, но одновременно смешная картина. Человеческий скелет встал со смертного одра, чтоб выкурить сигаретку.

Мы с мамой начали нервно смеяться. Комичность ситуации сняла часть нервного напряжения. Я помогла Ирчик сесть. Она торопила.

– Зажигалку давай!

Я поднесла огонь, и сигарета затлела маленьким огоньком в тёмной кухне.

Ира сделала большую затяжку. Пальцы её обмякли, сигарета упала на подол ночной сорочки. Она начала заваливаться вперёд, я поймала её, осознав, что она отходит.

– Мама! – заорала я.

Ирчик повисла на мне. Моё тело словно пробило током, как будто мощная энергия судорогой прошла сквозь него. Страх, всепоглощающий страх окутал меня. Смерть пришла и заглянула в лицо. Приложив пальцы к сонной артерии, я почувствовала пустоту. Жизнь больше не билась в ней. Моё сердце выпрыгивало из груди, а её тело не издавало ни одного импульса. Ира была мертва.

Мама помогла оттащить то, что осталось от Ирчик, на кровать, тяжелее ноши я не чувствовала в жизни. Я начала рыдать, но она остановила.

– Тише, доченька, мёртвых надо уважать, есть правила.

Но я продолжала стонать, положив голову на грудь сестры. Горечь и безмолвие. Души моя и мамина кричали, но не могли кричать. Мы смотрели друг на друга обезумевшими глазами и беззвучно плакали. В тот момент я стала пограничником двух миров, сумев проскользнуть в щёлочку между секунд.

Мама накрыла труп простынёй, пытаясь переварить происходящее. Смерть логике не поддаётся. Мы даже не поняли, когда у сестры началась агония, что она с нами пребывала последние минуты. Я позвонила в скорую, потом в полицию. Констатировали смерть. Оставалось ждать катафалк.

Тело сестры забрали через восемь часов. Всё это время мы сидели рядом и наблюдали, как оно остывает, становится каменным, окончательно безжизненным и чужим мешком с костями. Силы оставили маму, она плохо себя чувствовала и сухо кашляла. Спать мы не могли. Утром поехали заниматься подготовкой к похоронам.

Я вспоминала Ирчик. Ей досталась тяжёлая судьба – травма головы в семь лет сделала инвалидом. Недееспособная, она была постоянным пациентом психиатрии и ушла в сорок семь. Короткий и трагичный путь.

Закончив хлопоты с выбором гроба, измождённые, мы вернулись домой. Голова кружилась от усталости, но я старалась творчески выбирать кафе и одежду для проводов сестры. Ей было всё равно в чём её похоронят. Она настолько любила курить, что просила не забыть лишь положить пачку её любимых Marlboro в гроб.

Я поймала себя на мысли, что боюсь. В области живота сгустился ком, сильное напряжение, образующее плотность вокруг себя. Всепоглощающий детский страх требовал спрятаться под одеяло и не высовывать носа, пока родители не возьмут на ручки. Уснуть не получалось, я беспокойно ворочалась, сбивая влажные простыни.

– Кому страшно? – я нырнула в глубины сознания.

– Внутреннему ребёнку, маленькой Наташеньке, – появился ответ из ниоткуда.

– Чего она боится? – я задавала вопросы сама себе. – Мёртвую сестру.

Я приласкала беззащитную маленькую девочку, успокоила, сказав, что если сестра придёт, то не причинит вреда. Она – родная душа, любит её и ответит на все вопросы. Что за чертой? Больно ли ей? Куда она отправится теперь и есть ли там её любимые сорта сигарет и эклеров?