– Не очень… – подумав, признался священник. – Что же, получается, что специально поджигают?

– Вот! Вот именно. Специально. Или еще хуже…

– А что же еще хуже может быть?

– А кто его знает… Только вы сами посудите… Если бы из народа кто поджигал – обязательно бы заметили. Ведь село-то небольшое. Я там, например, всех знаю. Конечно, есть там семья одна. У меня даже подозрение на них было, что это они жгут. Я тогда, простите уж, письмо им анонимное написал. Дескать, если будете и дальше жечь, то сами сгорите…

– И что, прекратились пожары?

– Да, одно время не было их, а теперь снова дома начали гореть…

– А что это за семья такая?

– О! Интересная очень семья. Я давно ее изучаю. И знаете, что интересно ведь? И старший брат там дома жег, и отец, и дед… А прапрадед один – это я у Толстого в «Войне и мире» вычитал, – похоже, это он и поджег Москву в 1812 годе. Участь у них такая, что же сделаешь… А вот вы, как священнослужитель, чего бы посоветовали? Дело против их возбуждать? А доказать тогда как? Доказательств-то нет, одни подозрения и убеждения…

– Я бы посоветовал молебен отслужить в этом селе и крестным ходом по всем домам пройти…

– Да… Правильно… Прежний батюшка тоже такой совет давал. Царствие ему Небесное… А вы что, уходите?

– Да… – кротко ответил священник. – Извините, конечно. Но, знаете ли, дела…

– Не уходите… – попросил Петр Андреевич. – Я же еще не все рассказал… Хотите, я вам родники наши покажу?

– Родники? – Отец Игнатий остановился. – Здесь родники есть?

– И какие еще! – похвастал Петр Андреевич. – Между прочим, мне бабушка рассказывала, раньше там часовня стояла.

– И далеко это?

– Да нет, нет… – заволновался Петр Андреевич. – Близко совсем. Рядышком.

– Ну хорошо… – поколебавшись, согласился священник. – Подождите… Я оденусь только сейчас…

И он ушел к дому, где всегда жили священники. Сейчас на одной половине жила семья прежнего батюшки, а вторую выделили новому.

Со спины он казался еще тоньше. В черной, перевязанной в поясе рясе, в черной шапочке, натянутой на длинные, рассыпающиеся по плечам волосы, он казался еще моложе, и был чем-то очень похож на монашка с картинки, которую Петр Андреевич видел в журнале. Только на картинке рядом с монашком стоял еще и медведь, а тут… Петр Андреевич, вздохнув, налил себе еще одну стопочку и выпил, а оставшуюся в бутылке водку заткнул бумажной пробкой и убрал вместе со стопками в портфельчик.

Когда же управился с этим делом, вышел и отец Игнатий из дома.

– Пойдем? – спросил он.

– Пойдем… – вставая, сказал Петр Андреевич.

Ему понравилось, как оделся священник: накинул на плечи черное пальтишко, в руках держал посох. Так он еще больше походил на монашка с журнальной картинки.

Когда же вошли в лес, здесь, среди окутанных нежно-зеленой дымкой лопнувших почек березок, сходство с картинкой сделалось столь разительным, что только, пожалуй, медведя не хватало для полноты картины. Пройти к родникам напрямик из-за талой, затопившей лощинку воды не удалось, и пришлось обходить кругом, по высокому месту – там было посуше.

Шагая впереди, Петр Андреевич иногда оглядывался. Похожий на монашка с картинки отец Игнатий шагал следом за ним, не отставая.

Поднялись еще выше, и стала видна церковь. Сверкая на солнце позолоченными крестами, она словно бы парила над землей, плыла, как белое облачко…

– Видите, красота какая у нас… – горделиво сказал Петр Андреевич.

– Да… Красиво… – согласился отец Игнатий, останавливаясь и оглядываясь назад. – А еще далеко идти?

– Пришли уже…

Родники пузырились в почерневшем невысоком срубе на речном берегу. Из-за черных, осевших на дно листьев вода внутри сруба казалась темной, но, переливаясь через желобок, становилась прозрачной – сверкающим на солнце ручейком бежала вниз, к реке…