Они встретились в обед и беседа завелась ровно с того же места, где прервалась. Как будто со вчерашнего дня, они замерли, затаили дыхание, и только увидев друг друга, отпустили заводной ключик. Пружина дала ход, и куколка напротив него сказала, что, может быть, и любила бы стихи Бродского, если бы никогда не слышала, как он сам их читает. То было в продолжение какой-то темы, на которой они разошлись. Пока ждали первую еду, она то и дело поправляла свой пуховый палантин, похожий на воздушную паутинку. Она в нем была как будто муха-цокотуха, цокая каблучками убежала от какого-то паука, запудрив ему голову. Он, наконец, обратил внимание, что ни разу не видел на ней макияжа. Или, может быть, это был тот макияж, который, по задумке, остается незамеченным. Принесли ассорти экзотических десертов в фигурной тарелке с широкой каймой, все разных цветов и фактуры. На этот раз Рита съела всё. На каждую конфетку у нее была какая-нибудь уникальная мимика – такое подвижное было ее лицо, такое живое! На гладкой конфетке, по форме напоминавшей лысину Любина, Рита заговорила про его сеансы. Тут Леонид Андреевич и не преминул спросить, конечно деликатно, зачем она ходит к нему. Ее до этого подвижное лицо на секунду замерло и вопрос вернулся к адресату.

– Я? Чтобы знакомиться с красотками.

– Ну, вот, ты шутишь, и я тогда как-нибудь пошучу.

В этот момент Розанов обнаружил себя весьма бестактным и напористым. Нужно было скорейше сгладить вопрос. Он тут же отступил и открылся сам – в красках описал все свои приступы до единого. Изначальный, который застал его врасплох, затем его скромных последователей на площадях, рынках, некоторых проспектах, и завершил последним происшествием, которое и привело его к встрече с Ритой. Он заметил еще, что советские идеологи сделали Москву просторной, рассчитывая, видимо, на большого, всесильного, глобального советского гражданина. Но советский гражданин как-то быстро выдохся, не дождавшись коммунизма, и в итоге получился прекрасный полигон для агорафобов. Они стали перечислять места: Поклонная гора, Красная площадь, всё Садовое по периметру, про спальные районы и говорить нечего, – куда ни глянь, везде открытая площадь, да много людей. Хоть на улицу не выходи! Ее хохот снял напряжение, можно было продолжать. Нам с вами это может быть не так смешно, но магия их совместного присутствия в том и заключалась, что с ним она могла смеяться просто от любой глупости. Хохотала она, кстати, весьма своеобразно, зажмурив глаза и почти с визгом. Непременно от души. Она подвела итог: «Видишь, все-таки эти приступы были не случайны», – намекая, конечно, на их встречу. А потом начала ковыряться в тарелке и замолчала. Он уже было начал извиняться, мол, не рассказывай. Но она тут же начала. Оказалось ничего страшного – развод с мужем, переживания. Ну, как развод. Сказала что развестись они не могут. Почему?

– Ему колдунья сказала паспорт выкинуть.

– Какая колдунья?

– Ну он нашел какую-то тощую патлатую кошелку у себя в Саратове, всю в бусах, смешных кольцах, бижутерии. Говорит, она теперь его личная колдунья. Паспорт сжег.

Леня недоумевал от услышанного, но вместе с этим только сейчас в нем проявилась досада от того, что у Риты, оказывается, есть какой-то муж. И почему-то его, в то же время, никак не смущало, что сам он глубоко женат и даже не собирался разводиться. Однако на мгновение он вспомнил про свое кольцо и содрогнулся от мысли, что забыл снять его. Правая рука тут же невпопад нырнула в карман, где большой палец прощупал основание безымянного. Кольца, к счастью, не было. Не то, чтобы он собирался вечно это скрывать, но раз уже начал, то лучше быть последовательным и подождать подходящего момента. Пока в Розанове воевали чувства, Рита уже открыла фотографию на телефоне: сквозь скользящие блики удалось разглядеть странную пришибленную костлявую девушку в черном платье где-то на улице, перед фасадом старого дома с анималистическими барельефами, и рядом с ней молодой человек с гордо поднятой головой. Он со своей ухмылкой смотрелся чрезвычайно дерзко. Шерстяной костюм, воротник стоечка. Разглядывая фото, Леня все же переработал внутри себя всю нелепость этой истории, и тогда расхохотался.