– Ну и что! Я посажу их в банку!

– А ну, шагай! – Мамкин забылась и рявкнула.

Толик в ярости пнул какую-то приступочку.

– Пойдем, сынулечка, – Мамкин потянула его наверх. – Поиграем в песочек. Нам ведь вчера привезли песочек. В песочницу. Самосвал. Дядя приехал и насыпал.

– Нет! Там нет песочка!

Там был песочек. Мамкин беспомощно прислонилась к стене. Она с ужасом смотрела на Толика, но видела одних хомячков.

– Нам очень нужно вас увидеть! – кричала Мамкин в трубку.

Папкин кружил по кухне, сжимая в зубах потухшую папиросу.

– Пап! – позвали из комнаты. – Пап, иди сюда! У меня тут что-то не получается!

– Успокойтесь, – сдержанно ответил методист.

– Что случилось?

– Он все забывает! Одно вылечили, а другое сделали!

– Я не лечу… – затянул свою песню упрямый методист. – Я – фаси…

– Верните, как было!

– Я не могу. Вернуть. И разговаривать. Извините, но я переезжаю. Ваш телефон у меня есть, я с вами свяжусь.

– Подождите, подождите…

Папкин остановился:

– Дай я!

– Он отключился, – Мамкин села на табурет. – Он умывает руки.

– Ну, пап! – Толик перешел на визг. – Па-а-а-а-ап! Па-а-а-а-ап!..

– Господи, иду, – Папкин быстро вышел из кухни. Мамкин сидела, как изваяние.

Толик встретил Папкина с коробкой в руках. Детали конструктора были свалены в кучу, на полу накренилось жалкое, недостроенное сооружение.

Папкин присел на корточки:

– Что, никак?

– Ну, да. Помоги.

– Давай, – Папкин вздохнул, уселся на пол и запустил руку в коробку. Вскоре он увлекся. Толик отошел от дел и придирчиво следил за строительством.

Папкин ставил крышу, когда Мамкин снялась с табурета и присоединилась к ним.

Она, конечно, сразу усмотрела неправильность, на которую Папкин по мужскому недомыслию не обратил внимания. Но к конструктору это не имело никакого отношения.

– А что это у тебя за тапки? – спросила она подозрительно. – Где ты их откопал?

– В кладовке, – объяснил Толик с досадой. – Нельзя, что ли?

– Да можно. Но они же тебе давно малы!

– А вот и нет! – Толик с торжеством покрутил ногой. – В самый раз.

Старые, драные тапки пришлись ему впору.

– Сынуля, пойдем-ка со мной, – Мамкин взяла Толика за руку. – На минуточку.

– Пап, ты не напорти! – предупредил Толик и вышел с ней в коридор.

Мамкин поставила его к косяку.

– Измеряться будем? – спросил Толик.

– Да. Мы давно не измерялись.

Но никакие измерения не понадобились. И так было видно, что Толик уменьшился на добрых три-четыре сантиметра.

А ночью надул в постель. В последний раз он описался полтора года назад.

– Анализы у него в порядке, – сказали в поликлинике. И в умном институте. – Зачем вы так нервничаете? В прошлый раз, когда вы его измеряли, он схитрил, встал на цыпочки.

– Он, конечно, немного отстает в развитии, – добавили там же. – Но он нагонит. Такое случается.

Мамкин перебирала фотографии.

– Вот, – она сунула Папкину снимок. – Вот второй. Вот третий.

– Да, – сказал Папкин, всмотревшись. Снимки были сделаны, когда Толику исполнилось три года. Но сегодняшний Толик ничем не отличался от тогдашнего.

– Свин, – позвал сына убитый Папкин. – Посмотри сюда. Узнаешь?

– Узнаю, – Свин радостно заулыбался. – Это мы на горке. А это я где?

– За городом.

– За каким загородом?

– Покажи мне рот, – потребовала Мамкин.

Толик повиновался и даже высунул язык:

– Э-э-э-э!

– Язык убери. Ты видишь?

– Что там? – с горьким спокойствием спросил Папкин.

– Зуб на месте. Тот, который выпал. Он снова тут.

– Не бойся, сынуля, – встрепенулась Мамкин. – Мы не пойдем к зубному доктору.

– А почему? – в вопросе Толика не было ни страха, ни облегчения.

К зубному врачу он впервые попал в возрасте четырех лет. Непонятности с зубами уже не связывались в его сознании с креслами, сверлами и клещами.