Мамкин смахнула фотографии в коробку, встала и потянула Папкина за рукав.
– На пару слов. Папкин тоже встал и чуть качнулся. От него разило, как от канистры со спиртом.
– Хоть двадцать две пары.
– Возьми себя в руки, – Мамкин вывела его в коридор. – Как по-твоему, чем это все закончится?
– Он исчезнет, – Папкин трагически осклабился. – Его утащит красная рука.
– Я это понимаю. Как он исчезнет?
Папкин задумался.
– Как? Пшик – и нету.
Мамкин закрыла лицо руками. Из-под ладоней послышалось отрывистое взрыкивание, мало чем напоминавшее плач.
– Потом и я пшикнусь, – сказал Папкин. – Достану веревку, подставлю табуретку.
– Заткнись, сволочь! – простонала Мамкин. – Мы положим его в больницу.
– Положим, – не стал спорить Папкин.
Мамкин размахнулась и отвесила ему оплеуху. Папкин схватился за ухо и вытаращил глаза. Он стоял и раскачивался. Мамкин замахнулась снова.
…Толик разглядывал азбуку. Он перелистывал страницы и сосредоточенно мычал под нос знакомые буквы.
Детали конструктора были свалены в коробку, коробка – задвинута в угол. Толик больше не интересовался конструктором.
Рядом с азбукой сидел тряпочный медведь и тоже учился.
– Пойми простую вещь, – голос Мамкин был ровен и бесцветен. – Все произойдет здесь, дома. Никто не даст мне направления в больницу с такими жалобами.
– Ты же только что собиралась его пристроить, – Папкин ничего не понял и остановился на полпути к бару, с занесенной ногой.
– Я о другом, – пробормотала Мамкин. – Позвони Лыковым, попроси у них кроватку.
– Не спеши, не надо гнать гусей…
– Позвони, – упрямо повторила Мамкин. – Скажи, что… что это ненадолго.
– Завтра, – буркнул Папкин и опустил ногу. Все это время он держался за стенку.
– Дай мне руку, – потребовала Мамкин. Тот послушно протянул ладонь. Мамкин взяла ее и приложила к своей груди.
– Отстань, – поморщился Папкин. – Не до того, тошно.
– Идиот, – она покачала головой. – Потрогай.
– Ну, потрогал. Что дальше?
– Набухла, что. Чувствуешь?
Папкин с неожиданной брезгливостью помял грудь двумя пальцами.
– Мерин, – сказала Мамкин уничтожающе. – Не помнишь, какая у жены сиська.
– Тебе мерещится, – огрызнулся Папкин. – Пустишь ты меня, или нет?
– Успеешь. Сначала позвони Лыковым. И… попроси у них какую-нибудь одежду. Мы же все раздали.
– Дай, я пройду!
– Успеешь, тебе сказано. Я забрала его из сада. С ним уже никто не общается. Воспитатели его сторонятся, как чумы.
– Бери отпуск, сиди с ним…
– Я уже взяла. Но не отпуск. Я ушла с работы. Погоди, запойная скотина, скоро до тебя дойдет.
Это подействовало. Папкин снова остановился.
– Что ты мелешь! Рехнулась? – А что мне остается? Не могу же я появиться на службе в таком виде.
– Да в каком-таком виде? О чем ты?
– Увидишь. Немного осталось.
– Я найду эту суку с дудочкой, – Папкин сжал кулаки. – Этого долбаного колдуна. Я засуну ему дудочку в…
– Плюнь на него. Он сам перетрусил и сбежал.
– Неважно! Разыщу экстрасенса, бабку! Его у меня наизнанку выворотит! И Свина расколдуют!
– Позвони Лыковым, – устало повторила Мамкин и скрылась в спальне.
Папкин отпер дверцу бара, наполнил стакан.
– Дай мне, – попросил Толик. – Я хочу соку.
– Это не сок. Тебе нельзя.
– А что это?
– Транквилизатор.
– Тан… кизатол, – повторил Толик удовлетворенно.
8
Папкин стоял перед раковиной и охлаждал бутылочку с кипяченым молоком.
Из спальни доносилось требовательное кваканье.
На столе стояло блюдце с тертым яблоком. Из рациона Толика постепенно исключались взрослые продукты – в той же последовательности, в какой некогда добавлялись, только наоборот.
Горлышко бутылки плотно облегала толстая соска.
У Папкина дрожали руки. Ему казалось, что в квартире поселилось привидение.