Папкин не нашелся, что бы еще у него спросить, попятился, вернулся к Мамкин.

– Он отвечает, – молвил он деревянным голосом. – Он на меня реагирует.

– Уй! – Мамкин тихо взвизгнула и бросилась ему на шею.

Папкин взволнованно налил себе полную кружку крепчайшего кофе, тут же про нее забыл и стал расхаживать по кухне, бесцельно подбирая и ставя на место разные предметы.

Мамкин схватила телефонную трубку, набрала номер. Прозрачные кнопочки светились подводным светом.

– Я вас слушаю, – послышался голос методиста.

– Добрый вечер, – сказала Мамкин и взволнованно назвалась. – Мы вам звоним… Мы хотим просто сказать, что… Что все у нас лучше и лучше!

– Так и должно быть, – уверенно ответил методист. – Все было проще, чем я ожидал.

Мамкин, хотя она уже звонила методисту и подробно рассказывала о радостных сдвигах в состоянии Толика, сбивчиво повторила сегодняшнюю сводку.

– Все замечательно, – терпеливо ответил тот. – Он что-то положил в свою красную руку… когда с ней встретился… Не знаю, что, это его личный секрет. И вот она убралась. Извините. Ко мне пришел посетитель. Позвоните утром, если возникнут какие-нибудь вопросы.

Последнее условие он подчеркнул.

– Спасибо! – Мамкин уже отключилась, но все продолжала благодарить: – Спасибо… спасибо…

– Пап! Мам! – до них донесся капризный призыв Толика. – Почините кнопку!

Папкин и Мамкин бросились в комнату. Экран был заполнен шуршащим «снегом», а Толик с досадой вертел в руках пульт.

– Дай-ка мне, Свин, – Папкин отобрал штуковину и вернул изображение на место. Толик, облегченно вздохнув, оседлал подушку и начал впитывать рекламу «имодиума».

Охотник целился в огромного медведя, но тот лишь громко хохотал и доставал откуда-то из-за спины пластинку таблеток. «Медвежья болезнь? Забудьте! Примите имодиум!»

Толик восторженно захохотал и задрыгал ногами.

– А-а-а! – вопил он, показывая пальцем на экран. – У него живот прошел – правда, Папкин?

Вместо Папкина улыбнулась Мамкин.

– Ты только сейчас понял? Этого мишку уже месяц показывают.

– Ты что! Я его никогда не видел!

– Да не мог ты не видеть. Сидел в углу, телевизор работал, и мишка через каждые полчаса.

– Нет, не видел!

– Отстань от него, – шепнул Папкин. – Может быть, он не воспринимал. Не спорь.

Мамкин отправилась делать оладушки.

– Дядя доктор передает тебе привет, – осторожно сообщил Папкин. – Он спрашивал, как твои дела.

– Какой дядя доктор? – рассеянно спросил Толик. Он уже отвлекся от экрана и сосредоточенно рассматривал свой нательный крестик.

– Ну, как – какой? Тот, к которому мы ходили.

– Не помню никакого дяди доктора, – пробормотал Толик.

Папкин присел на краешек тахты.

– Ты не помнишь доктора?

– Не-а, – тот продолжал вертеть крестик. – «Спа-си и со-хра-ни», – прочитал он по складам. – Здесь написано «спаси и сохрани», а почему – я не знаю, такая надпись, наверно, так надо…

Весело болтая про крестик, Толик уже не обращался к Папкину и беседовал сам с собой. Папкин поймал себя на мысли, что знание смысла надписи должно представляться великим благом, но он почему-то был рад неведению сына и хотел, чтобы оно продлилось как можно дольше.

Толик, наконец, оставил крестик в покое и потянулся за пультом.

Папкин вернулся на кухню. Там он озабоченно хлебнул чуть теплого кофе и вперился взглядом в спину Мамкин, которая помешивала в миске деревянной ложкой.

– Мамочка! – окликнул ее Папкин. – Он доктора не помнит.

– Да ты что? – Мамкин изумленно обернулась.

– Он тебя дразнит.

– Не похоже.

– Совсем-совсем не помнит?

– Я не уточнял, – огрызнулся Папкин с раздражением. – Какая разница? Хоть бы и не совсем.