Так, погружённый в игру ветра, я незаметно для самого себя выбрался к ручью. Его журчание трудно было с чем-то спутать. Шумный проказник настолько настойчиво вклинивался в создаваемую природой музыку, что будто дополнял, включался в её разношёрстный оркестр своим совсем новым инструментом.
У этой части ручья я уже бывал. Мне вспомнились знакомые очертания берега, небольшая луговая поляна, окаймлённая зарослями высокой травы в человеческий рост, и огромный дуб, своей массой нависавший над всем вокруг.
Я знал, что к ручью имелось два спуска – по левую и по правую стороны от дуба. На первой тропе прямо в потоке воды залегали валуны. Раскиданные по ручью, словно зёрна великана-садовника, они обладали такими большими размерами, что только этот самый неведомый сеятель смог бы поднять их обратно. Рассчитывая погреться на массиве одного из этих крепышей, я направился к ним.
Стоило расположиться на этой каменной тверди, как сразу ощутилось приятное тепло, исходящее от нагретой поверхности и медленно расползавшееся по всему телу. Вода проистекала прямо подо мной, на расстоянии вытянутой руки. Она манила прикоснуться к себе. Но погружаться в её поток я не желал. Лишь брызги иногда слегка щекотали меня, в то время как внимание оставалось прикованным к бесконечному течению вод.
В столь благоговейном положении я пробыл несколько минут. Неожиданно их бег прервала отчётливо зазвучавшая среди журчания ручья и дуновений порывистого ветра мелодия. Еле уловимая. Непохожая на столь привычные мотивы природы, но созвучная им, она будто дополняла их, делала значительно глубже и чувственнее.
В начале мне даже показалась, что всё слышимое – мираж, что музыка звучит лишь в моей голове. Но доносившееся было реальным.
Ступая как можно тише, я вернулся на берег. Мелодия усилилась, намекая своим исходом на направление, в коем стоило искать источник. Невидимой ниточкой приманивая к себе, он находился где-то там, по ту сторону дуба, скрываемый зарослями кустарника, будто разрезавшими поляну.
Не спеша и как можно тише я принялся пересекать эту преграду. Каждый миг сопрягался с ожиданием, что вот-вот эта прекрасная мелодия прервётся, нарушенная столь грубыми попытками соприкоснуться с ней, попасть в небесно-звучавший мир. Но при моём приближении она становилась только сильнее, всё отчётливее давая понять – слышимое является чьим-то пением.