Она продолжила путь, периодически останавливаясь, чтобы указать на то или иное растение. Для Александра это было просто хаотичное скопление зелени, но в её глазах всё имело имя, историю, потенциал.

– Здесь был розарий, – она указала на участок, где сквозь сорняки проглядывали очертания клумб. – Вижу минимум пять разных сортов. Некоторые еще цветут, несмотря на осень.

Действительно, среди зарослей виднелись отдельные цветы – бледно-розовые, кремовые, насыщенно-бордовые. Одни еще свежие, другие уже осыпающиеся.

Александр наблюдал за Розой, пока она исследовала сад. Её движения становились свободнее, дыхание – глубже. Она словно забыла о своей обычной настороженности, полностью погрузившись в изучение растений.

– Тебе здесь нравится, – сказал он. Не вопрос, утверждение.

– Да, – она улыбнулась. – Знаешь, что особенно потрясающе в этом саде? Его можно спасти. Он еще живой, несмотря на запустение.

Внезапно наступила тишина. Александр понял, что она думает о том же, о чем и он: метафора слишком очевидна.

– Мои родители, – начал он медленно, – были одержимы идеей восстановления. Дом, сад, эксперименты – всё вращалось вокруг возвращения утраченного, придания новой жизни умирающему.

Он сделал паузу, собираясь с мыслями.

– «Мнемос» должен был стать их величайшим достижением. Лекарство от забвения – так они говорили. Начинали с лечения деменции, Альцгеймера. Но потом… границы сместились.

Снова вспышка – самая яркая, самая болезненная. Он находит дневник отца, случайно оставленный на кухонном столе. Открывает его, не думая о вторжении в личное пространство – они никогда не скрывали от него свою работу. «Субъект М-7 демонстрирует поразительные результаты. Память не просто восстановлена – она усилена. Он помнит детали двадцатилетней давности с такой ясностью, словно это случилось вчера. Но есть побочный эффект: субъект не может 'отключить' воспоминания. Они настолько реальны, что он путает прошлое и настоящее. Это не останавливает нас – напротив, указывает новое направление исследований. Что если память можно не просто восстанавливать, но и конструировать? Модифицировать? Создавать новые связи, новые нейронные пути…» Он захлопывает дневник, внезапно осознав неэтичность того, что описывает отец. Не желая верить, что родители переступили черту между лечением и… чем-то другим.

Голос Розы вывел его из воспоминаний.

– Они ведь… начали создавать искусственные воспоминания? – тихо спросила она. – Я наткнулась на статью в журнале. Там писали, что все прекратили после… – она запнулась, не решаясь продолжить.

– После того, как люди стали прыгать из окон, – его голос звучал пусто. – Они больше не могли понять, что реально, а что им вживили в голову. – Да. Приостановлены. А родители покончили с собой в этом доме, не выдержав ответственности за…

Он оборвал фразу, внезапно поняв, что никогда раньше не произносил это вслух. Окаменевшее горе, которое он носил внутри, впервые дало трещину.

Роза стояла рядом, не пытаясь прикоснуться к нему или утешить банальными фразами. Просто была рядом, принимая его боль без осуждения.

Они молчали. В саду пахло влажной землей, прелыми листьями и – едва уловимо – розами. Где-то вдалеке прогрохотал гром, обещая приближение грозы.

– У меня есть идея, – сказала Роза после долгой паузы. – Но тебе нужны садовые инструменты.

– В сарае должны быть. Мать держала там всё необходимое.

Они обогнули дом и нашли небольшой деревянный сарай, прижатый к забору. Внутри было сухо и темно. Александр зажег старый фонарь, висевший у входа. В его свете проступили очертания садового инвентаря, аккуратно развешанного на стенах – лопаты, грабли, секаторы.