– Я же говорю, русские виноваты! – распалился Эухенио. – Бросили нас на произвол судьбы!

– А я считаю, что мы сами, кубинцы виноваты, – ответила ему Леа довольно жестко. – Вместо того чтобы использовать, что нам дают, строить производство, мы все проедали. Никто не думал, что социалистический лагерь развалится и бесплатная поддержка для нас так быстро кончится.

– Многие не выдерживали свалившихся бедствий, – покачала головой ее мать. – Бежали с Кубы от голода и нищеты, спасались, как могли: на плотах, на шлюпках, просто на сколоченных досках. Сколько людей погибло!.. А моя близкая подруга Ольгита вообще сошла с ума. Завтра мы с Леа идем в больницу ее навещать.

– Многие наживались на наших бедах, – сказал Эухенио. – Я вот слышал, что в нашем районе фирма была, которая за большие деньги людям обещала сделать документы для выезда в Штаты. Люди приносили деньги – по три, пять тысяч долларов, все, что у них было, а потом бесследно исчезали. В их семьях думали, что они уехали и терпеливо ждали от вестей из-за границы. А потом в водопроводе появился странный запах…

– Когда открыли трубы, – продолжила Леа, – там нашли полусгнившие останки. Мошенники так не меньше тридцати человек убили!

– Ужас. А вы-то почему легально не уехали? – спросила я Лючию. – Я слышала, по еврейской линии была открыта эмиграция…

– Да куда ж я уеду! – всплеснула руками женщина. – Тут вся моя жизнь, мои трое детей. Мой нынешний муж, который никогда не пойдет на гиюр, поскольку он бабалао… Да он об отъезде и слышать не хочет! Я бы, может, и хотела что-то изменить, но шансов нет. Хотя мой бывший муж, Рикардо, уехал. Теперь вот немного помогает нам из Майами. Леа вот когда-нибудь, наверно, уедет. Ей проще.

– Да… – задумчиво сказала девушка. – Если Эухенио гиюр пройдет, мы поженимся. И, наверно, уедем в Израиль. Мы знаем, там несколько десятков семей с Кубы живет. Одна семья в кибуце, несколько – в Тель-Авиве, Иерусалиме, Беэр-Шеве. Мы тоже попробуем, наверно. Или поедем в Майами к моему отцу. Если жизнь тут, конечно, не улучшится. Мы надеемся еще. Ведь уже и так стало получше, правда?

– Правда! – закивали Эухенио и Лючия. – Куба поднимается, мы верим, что у нас еще все будет хорошо!

– Может, и останемся тут… – с надеждой сказала девушка.

Ночевала я на том же диванчике у Леа и ее жениха. Лючия ушла к себе, а меня положили спать в коридоре. Духота была кошмарная, я задыхалась от влажного запаха старости, сон не шел. Старый дом скрипел и вздыхал на все лады, как будто по стенам и потолкам гуляли столетние призраки. Хотя, как знать, может, это и правда были призраки.

С утра мы с Леа и Лючией отправились навещать их больную подругу. Она уже десять лет находилась в гаванской психиатрической больнице «Масорра». По дороге я купила для нее кое-что: бутылку колы, бутерброды с сыром и колбасой, шоколадки, чипсы. Ни фруктов, ни овощей в магазине я не нашла.

– Такого королевского обеда у моей подружки Ольгиты точно давненько не было! – радостно сказала Лючия и благодарно поцеловала меня.

– Страшное место! – поежилась Леа, когда мы ехали туда на велорикше. – Я боюсь туда ходить одна. И маму одну тоже не отпускаю.

– Вообще-то, заведение образцово-показательное! – хмыкнула Лючия. – Бывают и пострашнее. Туда даже водят иностранные делегации. Поэтому все более-менее пристойно. Если только в палаты не входить.

– А меня туда пустят? – озабоченно спросила я.

– Конечно, иностранцев с частными визитами не пускают! С этим строго! – сказала Леа, – но ты очень похожа на кубинку, тебе проще. К тому же, с нами… Увидишь еще одну сторону жизни Кубы.