Тигр шевельнулся. Поднял могучую шелковистую голову. Пока Оля путалась в скатерти, спотыкалась о ножку стола, пинала ногой банку с огурцами (прочь с дороги!), и та откатывалась, чтобы в последнем звоне выплеснуть наружу содержимое собственного нутра, тигр прыгнул. Влада ловили Олины руки (тигриные лапы). Царапина от Олиного ногтя (когтя) останется ему на память. Маленький шрам над локтем лучше, чем рассеченная об угол голова.

Оля подпирала коленкой табурет и придерживала Влада под руки. Скатерть съехала со стола, на полу расползалась лужа рассола. Пахло укропом и чем-то прокисшим.

– Мама нас убьет, – прошептал Влад, карабкаясь на свободу из рук Оли. – Сначала градусники, теперь это.

Тигр рыкнул. Оля хотела бы тигра прогнать: от мамы он все равно не спасет. Но вместо этого спросила мурлыкающим шепотом:

– Градусники? Так это и правда из-за тебя школу эвакуировали?

Влад кивнул.

– Директор сказал, в школу теперь еще несколько дней ходить не будем. – Влад безрадостно пнул ногой осколок банки. Тот лодочкой проплыл по луже рассола и замер под столом. – Карантин. Боятся, что ртутью надышимся.

Оля отодвинула табурет, вытащила на свет старую половую тряпку (тряпка совсем зачахла – она все время лежала в шкафах, в сырости и полумраке). Протянула ее, серую и порванную, всю в катышках, брату. Влад сморщился и попятился.

– Э не, – сказал он, не сводя взгляда с тряпки. – Давай сама.

Влад поскользнулся на рассоле и вышел из кухни. Оля осталась стоять с тряпкой в руках. Швырнуть тряпку ему в спину. Швырнуть ему в спину. Нет. Не смогла. Ползая по полу, то и дело натыкаясь на стекло, Оля сжала зубы, чтобы из горла не полез рык. Тигр был на месте. Он бы швырнул не тряпку, а стекло. Швырнул бы ее руками.

«В школу еще несколько дней ходить не будем», – прозвучал в голове голос брата. Она упустила самое важное. Тигр наклонил голову, тряхнул ею и улегся спать в самом дальнем углу ее сознания. Завтра она пойдет в цирк снова. Карантин же!

Январь 1994 года

Саратов, Цирк имени братьев Никитиных

Огарев смотрел, как три мяча мельтешат у Оли в руках, переливаются в желтом свете софита, падают в ее ладони, взлетают снова.

– Это называется каскад, – сказал он, когда Оля неудачно подбросила очередной мяч, извернулась и все-таки поймала все – один за другим. – Кто тебя научил?

– Друг. – Оля отвечала, продолжая жонглировать.

Сосредоточенный взгляд. Капли пота на лбу. Огарев усмехнулся.

– Меня учил отец, а его – мой дед. А в итоге – всё одно. У тебя вон получается не хуже.

Пока Огарев говорил, его руки доставали из-за спины еще два мяча.

– Когда я учился, мой отец делал так!

И Огарев выкинул мячи наверх, они зависли над головой Оли и упали по очереди, рассекая воздух, как два снаряда. Оля заметила, что мячи летят к ней в руки в нужный момент. «Еще два!» – еле успела подумать. Она поймала все и жонглировала уже пятью.

– Неважно сколько их, – продолжил наставлять Огарев (он был доволен: Оля справилась). – Важно – четное или нечетное количество.

Когда руки у Оли затекли, плечи и спина заныли, а голова начала кружиться, Огарев забрал мячи. Оля опустилась на ковер, легла на спину и сделала «ангелочка». Ворс ковра шуршал, приятно тер кожу, ей не хотелось вставать. Под куполом цирка в свете рампы виднелась низенькая фигура Сан Саныча. Он копался в тросах и проводах и не обращал внимания на то, что происходит на арене. Оля закрыла глаза. Она бы ночевала здесь, если бы Огарев разрешил. Однажды она так и сделает.

Оля шла в гримерку так, будто кто-то мог придержать ее за локоть, остановить, позвать обратно в манеж, шла медленным мелким шагом. Так же медленно она переодевалась и собирала в гримерке вещи. Нарочно суетилась: два раза перепутала, какую футболку заберет домой постирать. Выбор пал на белую с черепашкой-ниндзя на груди. Донателло был скомкан и утрамбован в рюкзак кулаком.