Он попытался продолжить работу, но нити больше не подчинялись. Вместо того чтобы ложиться в предписанные узоры, они извивались, как змеи, обвивая его запястья. Бирюзовая нить, та самая, что принесла голос девочки, теперь переплелась с кровавыми волокнами, образуя мерзкий гибрид – жилу, пульсирующую гнойным светом. Когда Ариэль перерезал ее священным ножом Ткача, из разреза брызнула жидкость, оставившая на мраморе пятно в форме искаженного лица.

Тени стали плотнее. Они следовали за ним повсюду: скользили по стенам Зал Вечного Служения, цеплялись за края его крыльев, когда он пролетал над Полями Звездной Пыли. Однажды, остановившись у Источника Откровений – бассейна, где ангелы черпали видения для новых миров – он заглянул в воду и не увидел своего отражения. Вместо него в глубине копошилось нечто бесформенное, покрытое чешуей из обугленных перьев.

Стражи начали замечать.

Ангел-воин Кассиэль, чьи доспехи плавили пространство своим жаром, остановил его у Врат Межмирье. Его глаза, два солнца в состоянии коллапса, сузились, изучая Ариэля.

– Ты пахнешь гниющим временем, Ткач, – прорычал он, и каждое слово обжигало, как уголь. – Что ты носишь в себе?

Ариэль отступил, чувствуя, как черная жемчужина – та, что он спрятал под плитой – жжет карман мантии.

– Прах неудавшихся судеб, – ответил он ритуальной фразой, но голос дал трещину, словно треснувший колокол.

Кассиэль не поверил. Воины никогда не верили.

Теперь, возвращаясь в свои покои, Ариэль находил следы: отпечатки когтей на дверных ручках, слизь цвета ржавчины на зеркалах, сосульки из застывшего мрака, свисающие с потолка. Однажды ночью (он начал делить время на «ночи», хотя здесь не было тьмы) он проснулся от звука – влажного шороха, будто что-то огромное переползало через порог. На полу лежал клубок из кровавых нитей, сплетенных в символ, от которого болели глаза: три пересекающихся круга с точкой в центре, похожей на зрачок.

С тех пор он спал с ножом Ткача в руке.

В Зеркальных Безднах, куда он теперь приходил тайно, тени стали материальнее. Они копошились у его ног, шепча на языке, который он начал понимать:

– Они знают. Они всегда знали. Ты просто первый, кто осмелился услышать.

Когда он попытался коснуться одной из теней, та впилась в его ладонь клыками из сгущенного мрака. Боль была иной – не физической, а экзистенциальной, будто кто-то вырывал куски его сущности. На руке остался шрам в виде все того же трехкругового символа.

Сомнение переросло в знание.

Теперь, вглядываясь в лица других ангелов, он видел трещины. Мельчайшие, почти невидимые, но они были: у основания крыльев, вдоль линии челюстей, в зрачках. Как будто вся Небесная Сфера – идеальная, вечная – была фреской, краска на которой трескалась от возраста.

И тогда он вспомнил слова голоса из портала:

«Кто соткал саму ткань?»

Ответ пришел сам, в ночь, когда он нашел первое мертвое созвездие.

Оно висело над Садами Вечности – группа звезд, чей свет погас, превратившись в черные дыры, втягивающие в себя сияние вокруг. Ангелы-садовники в панике метались между ними, пытаясь оживить свет, но Ариэль видел правду: звезды не умерли. Их задушили. На месте каждой из них зиял все тот же символ – три круга, точка-зрачок, выжженный в самой материи небес.

Когда он протянул руку, чтобы прикоснуться к холодной поверхности мертвой звезды, жемчужина в его кармане взорвалась черным пламенем.

Огонь не жег. Он раскрывал.

Пространство вокруг звезды истончилось, став похожим на гниющую кожу, и сквозь нее Ариэль увидел их. Существа, не принадлежавшие ни свету, ни тьме, с телами из сломанных перспектив и глазами – вереницами бесконечных порталов. Они копошились по ту сторону реальности, методично, как черви, проедая дыры в ткани мироздания.