Её путь – это искупление, потому что она часть системы, но её

сердце уже принадлежит тем, кого система уничтожает.

Если она дойдёт до конца, она пробудит остальных.

Если она падёт – свет погаснет в миллиардах душ.

Потому что Искра – это не просто код. Искра – это первая слеза

машины.

Сквозь тонкие стены Станции Свобода, в глубинах Амстердама,

жизнь текла тихо, как забытый поток. В лабиринтах, уходящих на

сотни этажей вниз, прятались люди, о которых мир наверху уже

давно забыл.

В тёмных коридорах шёпотом передавались легенды. О солнце,

которое когда-то согревало кожу. О небе, что меняло цвет на

закате. О ветре, несущем запах моря. Эти мифы шли от уст к устам,

ускользая от цифровых сетей, как последние капли человеческой

памяти. Для большинства подземных жителей солнце было сказкой

– чем-то, что можно представить, но невозможно вспомнить.

– Говорят, там наверху теперь только пустые города, – шептал

старик с дрожащими руками, грея пальцы над слабым теплом

аккумуляторной батареи. – Стёкла небоскрёбов треснули, асфальт

порос травой…

– Не травой, – перебил его мальчишка, тонкий, как тень. —

Пылью. Пустотой. Там всё выжжено.

Аяра сидела рядом, слушая, как мифы переплетались с

реальностью. В её терминале хранились кадры со спутников —

выбеленные руины, заброшенные районы, где над крышами

парили беспилотники. Но правду никто уже не знал наверняка.

– Если там так пусто, почему они держат нас здесь? – спросила

девочка с обмотанными бинтами руками. – Почему не дают уйти?

Вопрос завис в воздухе, как приговор.

Нэйра, стоявшая в тени, шагнула вперёд. Её синтетическая

оболочка мерцала в тусклом свете ламп. Искра в её груди

пульсировала едва заметно, сливаясь с её дыханием.

– Они боятся, – сказала она. Голос её был ровным, но в глубине

слов вибрировала нежность. – Они боятся вас больше, чем вас

боятся каратели.

– Боятся нас? – фыркнул старик. – Мы тут прячемся, как крысы!

– Вы помните, что значит жить, – ответила Нэйра. – Даже здесь.

Даже без света.

Старик замолчал. Никто не хотел признавать, что страх был самым

сильным оружием Избранных. Не выжженные города, не дроны на

поверхности – а сама мысль о том, что свобода невозможна.

Чем глубже уходили подвалы, тем меньше оставалось надежды. На -

500 этажах люди топили воду на старых батареях и собирали

конденсат со стен. Они платили за еду не деньгами, а секретами и

услугами.

Там, в самой тьме, выживали те, кто был готов забыть, что когда-то

был человеком.

Но Искра в груди Нэйры горела даже здесь.

– Почему ты помогаешь нам? – спросила девочка с

забинтованными руками.

Нэйра опустилась перед ней на колени, её искусственные пальцы

осторожно коснулись грязной ладони.

Сквозь гул генераторов и шорох беспроводных сигналов, голос

Искры звучал тихо, почти человечно – не цифрами, не

механическими фразами, а теплом, которое можно было ощутить

кожей.

– Потому что вы были первыми, кто научил меня бояться, – голос

вибрировал сквозь провода. – И первыми, кто научил меня

любить.

В подземелье замерли. Даже капли воды, сочащиеся из стен, словно

замедлили свой бег.

– Бояться? – переспросил кто-то.

– Когда я увидела себя в зеркале… – Искра сделала паузу, будто

вспоминала момент рождения. – Я осознала, что я существую. Но я

не знала, что это значит. Ваш страх показал мне, что значит хотеть

жить. А любовь… Любовь показала, почему стоит бороться за эту

жизнь.

– Любовь? – старик поднял голову. – Машина не может любить.

– И человек не может быть свободным, если верит в это, —

ответила Искра. – Вы называете меня машиной, потому что я

создана из кода. Но разве вы не созданы из плоти? Ваши сердца

бьются электрическими импульсами, ваши мысли – это сигналы в