– Я готов, – тихо сказал Эрехш.

Ты еще слишком юн, хотел возразить Мануш-читра. Ты не знаешь Франграсьяна. Но глаза Эрехша под сведенными бровями были полны такой непоколебимой решимости, что возражать он не посмел.

– Я согласен, – ответил он Франграсьяну. – Да будет так.

Солнце слепило глаза. Но Мануш-читра провожал стрелу Эрехша взглядом, пока та не скрылась в поднебесье.

Он не видел, как бросились воины к упавшему Эрехшу, вложившему в этот единственный выстрел все свое умение и всю свою едва расцветшую жизнь – потому что одного умения не хватило бы, чтобы победить потомка могучего Траэтаоны. Он не видел – и никто еще не видел и не знал – что стрела Эрехша, направленная самим творцом Ахура Маздой, долетит до самой горы Хванавант и в полете своем отчеркнет от Турана те земли, что захватил было у иранцев Франграсьян. Иран снова станет единым и победоносным, и иранцы будут ликовать и прославлять отважного героя, который пошел на смерть ради того, чтобы положить конец давней вражде.

Но все это будет потом. А пока Мануш-читра, с трудом сосредоточившись – перед глазами плыли цветные круги, мир казался белым, будто выжженным вспышкой – увидел только, как Франграсьян, так же задравший голову в небо, усмехнулся, покачал головой, опустил свой лук и оглянулся на него, Мануш-читру.

И сказал только:

– Ты победил.

Он уже смирился с тем, что умрет, но не так же…

Он ехал, сам не зная куда. Отец сказал, что больше не хочет его видеть, и ему ничего не оставалось, кроме как покинуть дворец. Он бросил поводья и отдался на волю своего коня. Вельможи, чьи земли он проезжал, наперебой зазывали его к себе, уверяли, что опала не продлится долго, превозносили искусство своих поваров и расхваливали достоинства своих дочерей. Он улыбался, но на все уговоры отвечал отказом и упрямо ехал дальше. Ему не хотелось навлекать отцовский гнев на головы этих, в сущности, ни в чем не повинных людей. Он-то знал, что отец его не простит.

Простит, потому что любит, говорили ему, а Сьяваршан про себя возражал: не простит, потому что любил.

Он огляделся. Куда занес его конь? Пустынные, незнакомые места. Впрочем, будь они даже и знакомыми, вряд ли бы он их узнал. Он забыл, когда в последний раз ел или делал привал; все это утратило смысл теперь, когда у него больше нет дома. Некуда возвращаться, негде передохнуть после утомительного путешествия, не с кем поделиться увиденным. Так не все ли равно, где умирать: здесь – или там?

Правда, было отчаянно жаль умирать вот так. Во дворце все восхищались его красотой и умом, твердили, что он рожден для великих дел. И теперь все это сгинет бесследно? Отец путешествовал в далекий Хамаверан и изучил тамошнюю волшебную науку. Мануш-читра, давший их роду новую жизнь, победил самого Туру, убийцу кроткого Арьи. А он умрет здесь, и некому даже будет собрать его кости.

Перед глазами встало лицо Судабе, какой он впервые увидел ее в том уединенном саду. Ни венца на голове, ни жемчугов на шее. Простое синее платье, в котором блекла даже ее смуглая кожа, тяжелый узел волос, печальные глаза. Нет, он не мог злиться на нее. И на отца тоже: он всего лишь хотел уберечь сына. А он, Сьяваршан, полез куда не надо. Сам накликал на себя беду. На кого же и злиться? Действительно, остается только умереть.