Следует признать, соображать и действовать быстро рыжая умела. Шариковая ручка залетала по бумаге.

– Тридцать тысяч получается? – она показала мне тетрадь.

– Верно. Только напиши «Дж». Это значит джоулей. Теплота в джоулях измеряется.

– Тридцать тысяч джоулей или тридцать килоджоулей. Верно?

– Вернее некуда.

– Класс! – воскликнула она и протянула руку. – Спасибо! Меня Таня зовут. Таня Калинина.

– Серёжа Ермолов, – я осторожно пожал её узкую тёплую ладошку.

– Будешь у нас учиться?

– Недолго.

– Как это?

– Потом расскажу, – пообещал я, потому что в класс вошла учительница, и начался урок.

На ближайшей перемене Таня быстро рассказала мне об одноклассниках, особое внимание уделив хулиганистой компании двоечников под предводительством второгодника Длинного – высокого, чуть сутулого парня с обманчиво равнодушным взглядом глубоко посаженных глаз на костистом лице и ныряющей, чуть в раскачку, приблатнёной походкой, которой любили щеголять некоторые кушкинские пацаны.

К слову, не только они. Такая походка встречалась мне и в Штатах, там её называли «гангстерской» или «чикагской», что лишний раз подтверждало старую истину: мода не знает границ. Будь это мода на одежду, образ жизни и даже походку.

– Это кличка такая – Длинный? – спросил я.

– Ага, – ответила Татьяна. – Фамилия его Коровин. Но шутить на этот счёт не советую. Коровой, там, называть или ещё как… Вообще не советую с ним связываться. Тот ещё гад.

– Что так?

– Мальков обижает. Отнимает деньги. Папаша у него мент, мамаша в торговле, вот он и пользуется. Всё с рук сходит.

– Ясно, – сказал я. – Плохо это, надо бы исправить.

– Пробовали уже. Бесполезно. Папаша-то не простой мент, а целый майор, начальник нашего РОВД[11]. И у мамаши связи большие.

– А что Гуменюк?

– Завуч? Ну, она знает, что Длинный после восьмого из школы уйдёт по любому. Сделает всё, чтобы его выпихнуть и вздохнуть с облегчением.

Как и меня, подумал я. Причина разные, желание одно. С пониманием.

Столкновения с Длинным и его компанией, разумеется, избежать не удалось.

Дело было на школьном дворе во время большой перемены. Я стоял, ловя лицом тёплые солнечные лучи и сетуя про себя, что осень в Москве наступает гораздо раньше, чем в Кушке.

Длинный (я уже знал, что зовут его Валентин) с тремя подпевалами ошивался неподалёку. Мне даже ауры этих четверых не нужно было разглядывать, чтобы понять их намерения – ищут жертву.

Во дворе было полно школьников.

Стайка девчонок лет одиннадцати-двенадцати играла в «классики», расчертив их мелом на асфальте. Несколько парней из девятых и десятых классов, отойдя подальше, за угол школы, курили. Мелкотня носилась в догонялки. Кто-то читал учебник. Кто-то книгу. Несколько раз я поймал на себе заинтересованные взгляды девчонок и оценивающие пацанов. Однако никто к новенькому не подходил, а моя единственная знакомая – Таня Калинина осталась в классе, учить домашку к очередному уроку, видать, накануне совсем не до этого было.

– А ну стой, очкарик! – услышал я чуть гнусавый голос Длинного (почему они все гнусавят, специально, чтобы противнее было?).

Жертва – белобрысый пацан лет десяти-одиннадцати, в серой школьной форме и очках с толстыми стёклами покорно замер. Я видел, как он хотел незаметно проскользнуть за спинами неприятной компашки, но один из подпевал Длинного заметил маневр и толкнул солиста в бок.

– Иди сюда.

Пацан сделал два шага к своему мучителю и остановился. Даже не думал, что это меня так заденет, но прямо по сердцу резануло, когда я увидел, как за стёклами его очков блестят слёзы.

– Мамка денег сегодня дала? – продолжал Длинный.