Паренек завороженно слушал мужчину, которому внимал небольшой зал независимого театра.

– В Масленицу жертва сжигалась, до весны стоя в виде… Не догадываетесь? Фигуры с женскими выпуклостями, стоящие зимой тут и там? Ну? Снежные бабы…

Мужчина засмеялся, откинув назад голову, и торжественно добавил:

– Мы же подарим Карачуну снежных русалок в обмен на бессмертие…

– Иногда они возвращаются, – испуганно проговорила пожилая женщина. – Она приходила и сказала: они вернулись!

– Кто они, боли? – не поняла Таня.

Женщина поспешно кивнула и отвернулась к окну. На улице уже давно царила зима: свет день ото дня становился слабее, зато тени набирали силу. Меньше таились в закоулках, вели себя наглее и ближе подползали к окнам. Опутывали ветви берез, что росли перед больницей, и скреблись ими в стекло под завывания ветра.

– Нина Петровна, врач говорит…

Таня осеклась. Поняла: сегодня болтать ее подопечная не желает. Несмотря на то, что зарплата позволяла молодой художнице больше не подрабатывать сиделкой, она снова пришла.

Нину Петровну стала навещать недавно: носила вкусненькое, болтала о погоде или читала ей. Сегодня та попросила принести лекарство. Одинокая женщина коротала время то в больницах, то в своей крохотной квартирке. Таня погладила ее по руке и вышла.

В лабиринте коридора уютно светились палаты, окутанные утренней темнотой. Зима через обледеневшие окна выглядела застывшей декорацией.

На улице острый морозчик сразу поцеловал в обе щеки. Таня шла и слушала, как ломается под ней тонкая ледяная материя зимы.

Их город, раскинувшийся на берегу Свияги, славился красивой набережной. Больница располагалась за парком у реки, и Таня решила поглазеть на центральную елку, раз уж шла мимо. Утром там обычно никого.

Еще издалека она заметила на скамейке силуэт. Вроде женщина, но была в ее фигуре какая-то неправильность. Балахон… Непроизвольно начав притормаживать, Таня прислушалась: в тишине что-то позвякивало.

В этот момент пазл из мыслей сошелся и реальность ударила под дых. Она часто-часто поморгала, но снежный ангел с лицом ее подруги никуда не исчез.

Голова с белоснежными сосульками волос была повернута набок. То, что Таня приняла за белый балахон, оказалось простыней, намотанной на голую девушку. Одеяние свисало хвостом.

Несмотря на подступившую дурноту, Таня отметила: это было невероятно красиво. И ужасно.

Она приблизилась и коснулась руки подруги, словно верила: это розыгрыш взбалмошной Эльки. Рука на ощупь была как глазированная сосулька, припорошенная снегом. Таня запрокинула голову, чтобы захватить ртом воздух.

Резко хрустнул лед – она закричала и повернулась. За спиной стоял мужчина с удочкой, на которой позвякивал тревожный колокольчик.

Зазвонил колокол. Рыбак перекрестился на купола церкви, видневшиеся за деревьями:

– Спаси и сохрани…

К этому времени они вызвали полицию и сердобольный дядька даже налил трясущейся Тане кофе из термоса.

Прибывшие службы быстро оттеснили их и еще парочку любопытствующих, но Таня все пыталась вытянуть шею и что-то увидеть.

В деловитом круговороте действий чудилось равнодушие. Никто ничего не объяснял, пока к ним не подошел один из парней в форме. Попросил закурить у рыбака и присел рядом:

– Снежная русалка, блин. Как морозы – начинается…

– Сынок, а чего она голая-то?

Между двумя сигаретами «сынок» предположил, что кто-то пытался ее спасти, растереть, но когда увидели – дело дрянь, бросили от греха подальше.

Таню опросили первой, но она совсем забыла сказать, что накануне звонила Элле. А та не взяла трубку и прислала загадочный смайлик – влюбленного колобка. Таня ничего не знала о парне Эльки, та последнее время отдалилась и будто бы его скрывала.