Дрыхала, хотела было расспросить кота о флейте, но страх сковал её уста так, что она и губами пошевелить не могла. Кот резко отпрыгнул в сторону и так же бесшумно и внезапно исчез, как и появился. Какое-то время путники сидели молча. Потом лесовик дёрнул поводья, кашлянул и живо запел свою песнь:

Песня вернула дрёмам бодрость и смелость. Они подхватили и продолжили петь и играть вместе. Постепенно всё громче и веселей прежнего:

Бей по струнам, дуй в дуду!

Не жалей ты силы, друг.

Нам сегодня, не до смуты,

Нас печали не проймут…

День давно перевалил за полдень и клонился к вечеру. Путники выехали к опушке леса. Взобравшись повыше, лесовик оглядел окрестность. Перед его взором предстала широкая болотистая степь. Изредка виднелись островки кустарников и одиноких деревьев. Вдалеке, к западу, сквозь дымку вырисовывалась серая тень Мирина. Отсюда Терем-Град казался далёкой скалой, возвышающейся над всем Надводьем. Примерно там, где они находились, начиналась узкая тропа. Такая, что двум зайцам было тесно пройти. И шла она извилистой лентой далеко к кустам боярышника, огибая ухабы, болотистые впадины и запруды. Путь был недолгим. До заката они должны были успеть к боярышниковым зарослям, а там уже и дом племянника Моха. Начинал сгущаться туман. Кипрей спустился и распряг одного зайца. Отпустив его домой, лесовик пригласил дрём в телегу, и они, не торопясь, въехали в туман. Здесь, внизу, было прохладнее и глуше. Не то что петь, даже говорить было тяжело, поэтому ехали они в тишине. Туман гасил любой звук. И даже слабое поскрипывание телеги глохло в плотной молочной дымке. Лесовик зажёг фонарь, чтобы хоть немного осветить путь перед собой. Тропу можно было разглядеть лишь вблизи, на пять шагов вперёд, а дальше она утопала в белой мгле. Ехали медленно, боясь попасть в яму или наткнуться на что-нибудь. То тут, то там из тумана вырисовывались ветки одиноких деревьев или островки высокой и густой осоки. Пахло морошкой и брусникой. Дрыхала достала волшебную флейту и уже поднесла к губам, чтобы начать играть. Лесовик обернулся и сказал:

– Бесполезно. Даже пение лягушек глохнет в этом тумане.

Но Дрыхала все равно, набрав в лёгкие воздуха, выдохнула через волшебную флейту. К удивлению всех, звук выпорхнул из волшебной флейты так непринуждённо и легко, что все посмотрели на Дрыхалу с удивлением.

– Что? – прекратив играть, растерянно и не менее удивлённо спросила дрёма.

– Ты играй, играй, деточка, – ласково сказал Кипрей и почесал затылок.

Дрыхала продолжала. Волшебная флейта запела чистым и звонким голоском. Мелодия расходилась во все стороны серебряной пыльцой, подобно тихим и ласковым волнам. Всё больше и больше рассеивала она густой туман, освобождая путникам тропу. И вот через некоторое время путь был полностью свободен. Лесовик громко крикнул дрёмам: «Держитесь!», дёрнул повода, и заяц понёсся стремглав по извилистой тропе к высокому и широкому холму, где росли кусты боярышника. Вскоре они уже были на сухой поляне, а перед ними возвышался густой боярышник. Своими широкими разлапистыми ветками, усеянными яркими красными ягодами, он образовывал плотную стену, усиленную внизу кустами шиповника. Через такую естественную живую изгородь было непросто пройти даже ма́лону.

Лесовик притормозил зайца, обернулся к Дрыхале, и спросил:

– Чаво же ты молчала, что такое можешь?

– Так я… дяденька, и не знала про это… – смущённо ответила Дрыхала