Узвар — напиток, получаемый с помощью длительного нагревания воды или пива с травами, кореньями, фруктами или ягодами.

3. Глава 3

Батаня тихо выл на одной ноте. Все-таки он умел издавать звуки, но я предпочел бы так никогда этого и не узнать.

Они были все мертвые.

Банник лежал за уже совсем остывшей каменкой. Обычно банники были щуплыми, сухими от вечного жара, но зато с лоснящейся и кудрявящейся от пара шерстью. Этот тоже был кудлатый, но толстенький, что молодой боровок. Неудивительно — баню в гостевой хате топили редко, вот и жировал хозяин холодной бани, чтоб не мерзнуть.

Дворовой умер совсем недавно. В темноте под крыльцом его легко было принять за небольшую собаку со стоящими торчком ушами. Чтобы достать его крепенькое поджарое тельце, пришлось разобрать несколько досок. Батаня помог расшатать крепко сидящие гвозди — все-таки крыльцо было частью дома. Хотя все, что было обнесено забором, отчасти являлось частью дома, и домовые над всем так или иначе хозяйствовали, но все-таки настоящее чудовство творить могли только внутри самой хаты.

Что делать дальше, я не знал. Так и сел на разоренное крыльцо, аккуратно положив рядом на сухие доски три трупа местных чудиц. Батаня спрятался в сенях и выл там жалобно и страшно.

— Ну полно те… — сказал я ему, не выдержав.

Будь он ребенком или животным каким, я бы, конечно, обнял его, попытался приласкать. Но порожденья чуди чудодеевых рук боялись, — даже расчесывая густую шерсть, я старался трогать ее только серебряным гребнем. А все потому что чудь на нашу кожу налипала, как сухая земля на разлитый мед, да смывалась потом водой безвозвратно.

Зайдя в сени, я спустил пониже рукава рубахи и сквозь ткань взял-таки Батаню на руки. Он не был ни детенышем, ни каким-то слабеньким чудовым духом, так что, обнимая его, я опасался, что поступаю неправильно — а коли осерчает на меня мой помощник, что делать мне тогда?..

Батаня не осерчал, но обниматься не стал. Замер в моих руках да затих наконец-то. Постояв немного, я отнес его на полати и сел рядом.

— Что делать-то надобно? — спросил, собравшись с духом. — Негоже их под открытым небом оставлять. Будь они людьми — схоронил бы. А с ними — не знаю, что делать.

Батаня молчал. Я почему-то думал, что, издав наконец-то хоть какие-то звуки, он со мной заговорит, но нет. Посидев немного не двигаясь, он вдруг запустил покрытую мехом ладошку себе в шерсть, собрал немного чуди и… размазал ее по моей руке. А потом показал на чистую руку и кивнул на сени.

— На них нет чуди! — запоздало осенило меня.

И правда. На шерсти умерших чудиц не горело ни единой синей искорки. Это было странно. “Чертовски странно”, как говорили в Бесчудье. Здесь у нас черти да бесы были лишь разновидностью чудищ, изредка вырастая до чудовищ. Одни из многих. Тем удивительнее, что в иномирье именно чертей поминали постоянно, в то время как про остальных будто и забыли вовсе.

— Успел собрать кто-то? — подумал я вслух, мысленно возвращаясь к загадке. — А умерли тогда почему?..

Тут Батаня снова поднял на меня глаза и выразительно провел лапкой по тому месту, где в слошном мехе должно быть горло.

— Убили?.. — выдохнул я изумленно. Несмотря на очевидные, наверное, подсказки, нужный вывод сделать не получилось: уж больно невероятным казалось предположение. Ну правда, чудиц — и убили? Никогда о таком не слыхивал.

Но в желтых глаза Батани, которые я, кстати, видел не так уж и часто, не промелькнуло ни тени сомнений. Убили — и банника, и дворового, и суседку.

— И что делать-то теперь?.. — впервые за последние полвека я был готов схватиться за голову. — С местными поговорить надо. Со Старостой и с домовым его. И