И тишина, как на заброшенном кладбище или в глухой чаще леса – давящая, сжимающая горло. Таня оглянулась – да нет же, совсем недалеко от них виднелась арка прохода в лето, красивый коттедж, яркое солнце. Над лесом же небо было белым, лишённым красок и жизни, но всё это казалось совершенно нормальным.

Кольцо начало чуть покалывать кожу, и Таня рассеянно покрутила его на пальце.

– Кир, возвращайся немедленно! – крикнул Виктор, стараясь изобразить одновременно строгость и великодушие, но вместо этого крик сорвался и повис в воздухе, наполненный только страхом.

Кир замер под четырьмя особенно крупными дубами, вихрящимися сверху человеческими черепами, и начал аккуратно пятиться назад. Издалека казалось, что он идёт назад, но остаётся на месте.

Когда они подошли ближе, оказалось, что им это не кажется.

«Точка невозврата», – почему-то подумала Таня, когда шагнула вперёд к первому из четырёх дубов, чтобы схватить заплаканного испуганного мальчика за загорелый локоть и потащить назад… Чтобы обнаружить, что она продолжает идти на одном месте, скользит по камням.

Виктор сделал шаг вперёд – и лицо его тоже вытянулось.

– Что это за чертовщина… Олег, стой на месте! – предупредил он парня, и подросток остановился за шаг до дуба. – Возвращайся обратно в коттедж, – сказал Виктор ровным голосом. – Если мы не вернёмся к вечеру, вызывай полицию.

– Понял, – коротко кивнул Олег. Он был совершенно белый, кинул безумный взгляд на них и кинулся бежать обратно по дорожке.

– Видимо, у нас нет выбора, придётся идти вперёд, – сказал Олег.

– Видимо, так, – согласилась Таня и сжала руку Кира; та была совсем холодной. – Пойдём, Кир. Всё будет хорошо, мы выйдем из леса.

Мир вокруг менялся странным образом, но всё казалось совершенно обыденным, нормальным. Порозовело небо, потом розовый цвет перекинулся на деревья, медленно растаявшие в дымке, как декорация из папье-маше или сладкая вата в воде. По бокам дорожки вместо деревьев раскинулись бесчисленные пустынные поля на гладких холмах, дорога была покрыта мелким речным песком, и идти приходилось по самому её краю, потому что практически всё пространство заполняла медленно текущая розовая вода, эдакий кисель из розовых лепестков, слегка пахнущая малиновым кремом для рук и виноградным ароматизатором. В воде и розоватой туманной дымке над ней плавали, как в плаценте, маленькие рыбки красного цвета, не круглые, а вытянутые, блестящие. Увидев Таню, Виктора и Кира, мальки ринулись за ними и провожали их до самого конца розовой жидкости, перешедшей в неприятную глинистую почву, поросшую папоротниками и тонкими стрелами осоки. Почва хлюпала, а по ней, как перекати-поле, катались волосатые грязные клубки, похожие на оторванные у всего детского сада помпоны с шапок.

Таня ступала по дороге, сознание временами туманилось – так бывает во сне или спросонья, когда до конца не понимаешь, где ты – в светлой детской спальне, на съёмной квартире в студенческие годы или уже в своей небольшой квартире, где на окне цветёт кливия и сладко пахнет ванилью, корицей и вишней от ароматических свечей?

Так и Таня понимала время от времени, что они с Виктором давно уже живут вместе, и она носит его ребёнка, они женаты уже пять лет, этот коттедж стал их семейным гнёздышком, и она знает абсолютно всё – как скрипит ставня, на какой секунде вода становится идеально горячей, от какого эксперимента Кира остался полукруг бордового цвета на подоконнике. Она помнила, как они покупали с Виктором лавандовую прикроватную лампу, сияя от счастья. И сейчас их шаг тоже изменился – они шли по дороге, как давно женатые люди, сшитые друг с другом совместным бытом, вросшие друг в друга. Они одинаково помнили первую брачную ночь и внутренние традиции, ужасное утро, когда Олег сломал руку, и то, как они все вместе плели из хвои рождественские венки на дверь, переплетая их с шишками, прозрачными красными лентами, а потом Олег важно красил их во дворе золотой автомобильной краской из баллончика.