Очень похожим образом рассматривают конкретные явления в окружающем глобальном контексте и другие историки. Они стремятся объяснить «обстоятельства и фундаментальные процессы человеческой деятельности в рамках структур, которые являются одновременно и продуктами, и условиями подобной деятельности»[20]. При таком прочтении глобальное становится конечной системой отсчета для любого понимания прошлого. Вообще говоря, подобная контекстуализация не ограничена недавним прошлым, но применима и по отношению к более ранним периодам, хотя в таких случаях степень интеграции обычно оказывается гораздо ниже. По мере того как мир все больше эволюционировал в сторону политического, экономического и культурного единства, связи на глобальном уровне только укреплялись. В результате расширения и сохранения подобных связей события местного масштаба все больше определялись глобальным контекстом, который можно понимать структурно и даже системно.

Глобальная история – одновременно и предмет исследования, и определенный научный подход к истории: процесс и ракурс, объект и методология. Обладая такой двойственной природой, она напоминает другие области/подходы внутри исторической науки, такие как социальная или гендерная история. На практике оба измерения, как правило, тесно взаимосвязаны, но в эвристических целях мы будем рассматривать их по отдельности. Это позволит нам различать глобальную историю как определенный подход к истории, с одной стороны, и как масштаб самого исторического процесса, с другой[21].

Глобальная история – всего лишь один из возможных подходов. Это эвристический прием, позволяющий историку ставить вопросы и давать ответы, отличные от тех, которые характерны для других подходов. Показательным примером может послужить история рабства в бассейне Атлантического океана. Исследователи глубоко изучили социальную историю рабства, условия труда рабов и способы образования их сообществ. Гендерный подход помог выявить нечто новое об их семьях и детях, сексуальности и маскулинности. Особенно плодотворной оказалась экономическая история рабства: здесь историки изучали нормы выработки, стандарты жизни рабов в сравнении с другими рабочими и батраками, макроэкономическое воздействие рабства на производительность плантаций. Однако опыт рабства и работорговли можно поместить и в глобальный контекст. Тогда на первый план выйдет иной ряд особенностей: создание трансатлантического пространства в «Черной Атлантике»; последствия работорговли для государств и племенных объединений Западной Африки; связи атлантической работорговли с дополняющими ее маршрутами через Сахару и Индийский океан; сравнение с другими формами порабощения и так далее. Глобальная история – это ракурс, который высвечивает определенные грани феномена рабства; при этом другие аспекты отступают на второй план.

Важный вывод из трактовки глобальной истории как ракурса или подхода (аналогичного гендерной или экономической истории) состоит в том, что исследование не обязательно должно охватывать весь земной шар. Это весьма существенная оговорка. Определение «глобальный» может внушить мысль о том, что речь непременно идет о всеохватности; но многие темы гораздо лучше раскрываются в сравнительно малых масштабах. Это также означает и то, что в большинстве случаев глобальная история не стремится заместить устоявшуюся парадигму национальной истории некоей абстрактной сущностью под названием «весь мир». Цель состоит не в том, чтобы написать тотальную историю планеты. Чаще она заключается в рассказе об ограниченных (то есть «неглобальных») пространствах, но с учетом глобальных связей и общих структурных условий. Многие современные исследования, уже ставшие эталонами исторической науки, покрывают не больше двух-трех мест. Глобальная история, следовательно, не является синонимом макроистории. Наиболее интересные вопросы часто возникают на пересечении глобальных процессов с их локальными воплощениями.