Окно смотрело на каменную террасу, с которой открывался вид на угодья, запутанностью и размахом под стать особняку. Просматривались массивные глиняные стены и темно-рыжие крыши флигелей.

– Вот оно все, – сказала Карлотта.

– Прекрасный дом.

– Нелепый.

– Ну, может, капельку.

Карлотта улыбнулась.

– Прости, что я не выступил, – сказал Пфефферкорн.

– Пустяки.

– Мне неловко.

– Не переживай. Я рада, что ты здесь. Так давно не виделись, Артур. Такое чувство, будто нужно заново знакомиться. Расскажи о себе.

– Все то же. И я тот же.

– Как дочка?

– Обручена.

– Это ж чудесно, Артур! И кто счастливчик?

– Его зовут Пол, – ответил Пфефферкорн. – Бухгалтер.

– Ну? Какой он?

– Да что сказать… Типичный бухгалтер.

– По-моему, все чудесно.

– Помолвка пятнадцатого апреля.

– Ты рад за нее, правда?

– Конечно, – сказал он. – Надеюсь, все будет хорошо.

Карлотта обеспокоилась.

– А что, есть причины сомневаться?

– В общем, нет.

– Так в чем дело?

– Да ни в чем. – Пфефферкорн помолчал. – Просто я всегда представлял ее… знаю, глупо звучит… с кем-то вроде меня.

– А он твоя противоположность.

– Почти. – Пфефферкорн потеребил губу. – Такое впечатление, будто отвергнуто все, что я олицетворяю.

– Что именно ты олицетворяешь?

– Наверное, бедность. Неудачу.

– М-да.

– Я ревную, – сказал он.

– Взгляни иначе: для нее ты настолько прекрасен, что, отчаявшись найти твое подобие, она выбирает кого-то совершенно непохожего.

– Интересный подход.

– Стараюсь, – сказала Карлотта. – Когда свадьба?

– Еще не решили.

– Да уж, современная мода. Обручатся, а со свадьбой дотянут, когда уж поздно рожать детей. В наше время было иначе. Всем не терпелось пожениться.

– Было невтерпеж потрахаться.

– Прекрати. Тебя послушать, мы жили в пятнадцатом веке.

– Нет, что ли?

– Артур, ты и впрямь ужасный брюзга. – Карлотта показала на неприметную тропку под окном, скрывавшуюся в буйной зелени: – Дорожка к рабочему домику Билла.

Пфефферкорн кивнул.

– Хочешь взглянуть? – спросила она.

– Если угодно показать.

– Угодно. И он бы хотел, чтоб ты к нему зашел.

Следом за Боткином, погнавшимся за стрекозой, они шли рощицей, тревожа папоротник и низко свисавшие ползучие стебли. Стало сумрачно. Будто шагаем в преисподнюю, подумал Пфефферкорн. Обогнули мшистый валун и вышли на опушку, испятнанную одуванчиками и дикой морковью. Колотя хвостом, пес поджидал их возле приземистого деревянного сарая.

– Вуаля, – сказала Карлотта.

Пфефферкорн оглядел строение:

– Смахивает на хлев.

– Он и был.

– Ничего себе.

– Прежний хозяин был этакий фермер-аристократ. Разводил элитных коз.

Пфефферкорн фыркнул.

– Не смейся, – сказала Карлотта. – Хорошие особи шли по пятьдесят тысяч и больше.

– За козу?

– Тут бедняки не селятся. Помнишь такую фиговину на колпачке авторучки? Ну, чтоб зацеплять? Это он изобрел.

– Мой будущий зять обалдеет.

– Биллу здесь нравилось. Он называл это своим убежищем. «От чего?» – спрашивала я. Он не говорил.

– Наверное, не в буквальном смысле, – сказал Пфефферкорн. – Ты ж его знаешь.

– Знаю, уж поверь. – Карлотта озорно улыбнулась. – Иногда кажется, будто я слышу запах. Козлятины.

Пфефферкорн потянул носом, но ничего не учуял.

– Ладно, – сказала она. – Давай посмотрим, где творилось волшебство.

Рабочий домик больше всего поразил своей скромностью. Лишь десятую часть сарая выгородили и довольно скудно меблировали под кабинет. Невероятно, что в столь убогой обстановке создавалось несметное богатство, которое Пфефферкорн только что видел. На колченогом столе покоились электрическая пишущая машинка, стакан с ручками и аккуратная стопка рукописи. Пфефферкорн поежился, увидев знакомую расстановку.