За тридцать с лишним лет картина рабочего места почти не изменилась. Кресло, которое определенно часто служило кроватью. Низенький стеллаж, уставленный творениями Билла. Над столом обрамленная фотография Карлотты – строгий портрет, сделанный лет пятнадцать назад. Под ним снимок Билла, послуживший основой для пригласительной открытки и изображения на панихиде. Оригинал был снят на яхтенной пристани. Билл в капитанской фуражке стоял на заваленном канатами пирсе и беспечно ухмылялся, за ним садилось солнце, подпалившее океанскую кромку.

Так и не отыскав хозяйских ног, опечаленный пес улегся под столом.

– А ведь я чуть не отправилась с ним, – сказала Карлотта.

Пфефферкорн посмотрел на нее.

– Ну, в тот день. В последнюю минуту передумала.

– Слава богу.

– Думаешь? Только пойми правильно. Я вовсе не рассчитываю, что мы оба оказались бы в раю и вальсировали на рыхлом облаке… Но… чувствую себя виноватой. – Она показала на рукопись: – Это новая книга.

Увесистая пачка, листов в пятьсот, а то и больше. Пфефферкорн смахнул пыль с титульной страницы.

Можно как угодно относиться к автору, но сердце сжалось от вида навеки незаконченной работы.

– Что с ней будет? – спросил Пфефферкорн.

– Если честно, еще не думала. Во всех заботах это казалось неважным. – Карлотта потерла щеку. – Наверное, рано или поздно придется сжечь.

Пфефферкорн смотрел недоуменно.

– Знаю, знаю, – сказала она. – Грандиозные семидесятые годы девятнадцатого века. Бессмыслица – в компьютерную эру. Ты не поверишь, все свои черновики он печатал на «Оливетти». Это единственный экземпляр.

Пфефферкорн не отводил взгляд.

– Что? – спросила Карлотта.

– Ты хочешь ее уничтожить?

– Есть другие предложения?

– Наверняка издатель за нее ухватится.

– Не сомневаюсь, но Билл этого не одобрил бы. Он терпеть не мог, если кто-нибудь читал незавершенную вещь. Даже я, кстати. Поначалу я высказывала свое мнение о его работах, но это не укрепляло наше супружество.

Повисло молчание.

– Думаешь, меня тянет это прочесть? – сказала Карлотта.

– Тянет?

– Ничуть. Все равно что его слушать. Боюсь, не выдержу.

Пфефферкорн кивнул.

– Если б уговорили тебя приехать раньше, – сказала она. – Твое одобрение было для него все.

Пфефферкорн виновато разглядывал пол.

– Это правда. – Карлотта подошла к стеллажу. – Посмотри.

В полное собрание сочинений Билла затесалась единственная книга другого автора. Роман Пфефферкорна.

Пфефферкорн растрогался.

– По сути, – сказала Карлотта, – ты сделал из него писателя.

– Давай не увлекаться.

– Нет, правда. Так сказать, его раскрыл.

– Рано или поздно он бы и сам раскрылся.

– Не скромничай. Он тебя боготворил.

– Ну что ты, ей-богу. Не надо.

– А ты не знал, что ли?

Пфефферкорн промолчал.

– Хорошо помню один случай, – сказала Карлотта. – Было это лет пять-шесть назад. Только что вышла его новая книга, которая тотчас стала первой в списке бестселлеров. Билл уехал на читки. Знаешь, он любил эти поездки. Нужды в них не было, но ему нравилось общаться с читателями… И вот, значит, из нью-йоркского отеля он мне позвонил. Было около полуночи, а там – часа три, наверное. Я сразу поняла, что он вдрызг пьяный. Карлотта, говорит, ты меня любишь? «Конечно, Билл. И всегда любила». – «Приятно слышать. Я тоже тебя люблю». – «Спасибо, милый. Давай баиньки, а?» – «Не могу спать». – «Почему?» – «Думаю об Артуре». – «А что с ним?» – «Читаю его книгу». – «У него вышла новая книга?» – «Нет, первый роман. Взял с собой. Перечитываю. Изумительная книга». – «Да, очень хорошая». – «Нет. Изумительная». – «Ладно, изумительная». – «Хочешь, кое-что скажу?» – «Скажи, дорогой». – «Никому этого не говорил». – «Слушаю тебя, милый». – «Очень трудно об этом говорить». – «Ничего, Билл. Я все равно тебя люблю». – «Ну вот. Сейчас скажу. Готова?» – «Готова». – «Ну вот. Вот. Знаешь, сколько у меня денег?» – «Примерно». – «Как грязи, вот сколько. Но жизнью тебе клянусь, я отдал бы все до последнего цента, лишь бы писать, как он».