– Превосходно. – Жениховская бабочка Пола исчезла, из оттопыренных карманов пиджака выглядывали туфли новобрачной. – Вы молодчага, папа.

Повисло молчание.

– Ну что, – сказал Пол, – брачное ложе заждалось.

Покоробленный, Пфефферкорн отвел взгляд.

– Ты иди, – сказала дочь. – Я догоню.

– Хочу перенести тебя через порог.

– Тогда подожди на улице.

– Мужчине остается лишь ждать.

– Я скоро.

Пол ухмыльнулся и ушел.

– Извини, – сказала дочь. – Наклюкался.

Придвинув стул, она села рядом. Оба смотрели, как рабочие разбирают танцпол.

– Ничего, что он назвал тебя папой?

– Ничего, если мне называть его «сынок».

Дочь улыбнулась и взяла его руку:

– Спасибо тебе за все.

– На здоровье.

– Я знаю, все вышло гораздо дороже.

– Оно того стоило.

На тележке рабочие увезли кусок настила.

Пфефферкорн понимал: надо что-нибудь сказать, возможно, дать напутствие. Но как избежать пустозвонства? Дочь как никто другой знала, каким несчастьем было его собственное супружество. Всякий другой отец брякнул бы: «Я тебя люблю» – и был бы доволен. Но ведь это немыслимая банальность. Если не можешь сказать что-нибудь неизбитое, лучше молчи вообще. Как он всегда и поступал. Его немота объяснялась еще и другими, застарелыми причинами. Вынужденный быть отцом и матерью, он скверно справлялся с обеими ролями, и когда подросшая дочь стала указывать ему на ошибки, сердце его слой за слоем покрылось непроницаемой коростой. Иных вариантов не было. Если б дочь догадалась, как сильно он боится потерять ее любовь, он бы лишился остатков своей хилой власти над ней. Вот и сейчас он подавил чувства и спрятался за практичность:

Конец ознакомительного фрагмента.