– Надо было позвонить. – Пфефферкорн погладил собаку и встал. – Извини.

Оба улыбнулись.

– Артур, милый Артур, – сказала Карлотта. – С возвращением.

– Хесус, познакомьтесь с моим добрым другом: Артур Пфефферкорн. Артур, это мой танцевальный партнер Хесус Мария де Ланчбокс.

Молодой человек в шелковой, до пупа расстегнутой рубашке поклонился, явив смуглый мускулистый торс.

– Очень приятно, – сказал Пфефферкорн.

Танцор вновь поклонился.

– На сегодня хватит, – решила Карлотта. – В понедельник как всегда?

– Сеньора. – Хесус Мария изящно пересек танцзал, собрал сумку и, в третий раз отвесив поклон, скрылся за дверью.

Карлотта полотенцем обтерла шею, из бутылки прихлебнула витаминизированную воду.

– Что? – спросила она, заметив хмурый взгляд Пфефферкорна вслед танцору.

– Ты с ним… э-э…

– Ох, Артур, – прыснула Карлотта.

– Меня это не касается, – сказал он.

– Артур, пожалуйста. Ты и впрямь глупый. Он же голубее неба.

Пфефферкорн облегченно выдохнул.

– Однако с чего тебе сетовать? – продолжила Карлотта. – Сам-то сгинул.

– Прости.

– Я тоже виновата, – вздохнула она. – Мы как дети, ей-богу.

Пфефферкорн улыбнулся.

– Сейчас приведу себя в порядок, – сказала Карлотта, – и ты мне все расскажешь.

Ужинали в том же итальянском ресторане – пили то же дивное вино и уминали пасту. Карлотта была необыкновенно хороша, мерцающие свечи смягчали ее лепные черты.

– Наверное, ты весь в делах, – сказала она.

– Иногда.

– Ты приезжал. В книжном магазине я видела афишу.

За ужином Пфефферкорн чуть расслабился, однако под ее немигающим взглядом страх его вновь раздулся в воздушный шар; теперь он крепился, а шар с ужасом ожидал гибельной встречи с булавкой.

– И не позвонил, – сказала она.

Пфефферкорн промолчал.

– Почему?

– Не хотел расстраивать.

– Чем, скажи на милость?

– Мы как-то неладно расстались.

– Тем паче стоило позвонить.

– Прости.

– Глупый. Прощаю.

Официант подал десертное меню. Дождавшись его ухода, Пфефферкорн отважился на вопрос о том, что камнем лежало на сердце:

– Ты читала?

Карлотта смотрела в меню:

– Конечно.

Пауза.

– И что?

Она подняла взгляд. Откашлялась.

– Ведь я говорила, в триллерах не разбираюсь. Могу сравнивать только с вещами Билла. По-моему, очень хорошо.

Пфефферкорн ждал.

– И все?

– Ох уж эти писатели. Говорю же: очень хорошо.

Он жаждал не похвалы. Освобождения от бремени. Пфефферкорн внимательно разглядывал Карлотту, пока та вслух размышляла, брать ли десерт. Он высматривал знак. Какой-нибудь особый прищур глаз. Поджатые губы. Наклон головы, выдающий затаенную гадливость. Он выжидал, но Карлотту, похоже, заботило лишь одно: сколько калорий в клубничном сабайоне. Сначала он не осмелился поверить. Но оно не исчезло. Оно, в смысле, ничего. Ничего не было. Карлотта знать не знала о его поступке. Неправда плохого романа сейчас стала правдой. Возникла мысль, что в реальной жизни неправда плохих романов встречается гораздо чаще, нежели правда хороших, потому что хорошие романы преображают реальность, а плохие ее копируют. В хорошем романе мотивировки Карлотты стали бы гораздо сложнее подлинных. Там она бы приберегла свои обвинения до подходящей минуты, чтобы застать врасплох. А в никудышном романе жизни она просто ничего не знала. Вот и конец всем мучениям. Бог с ним, что ей не понравились «Кровавые глаза». Книга-то, считай, не его. Хотелось скакать, хотелось петь. Спасен. Свободен.

– Синьора?

Карлотта отложила меню и заказала капучино.

– Синьор?

– И мне, – сказал Пфефферкорн.

Официант отбыл.

– Если ты знала, что я в городе, почему не пришла на встречу? – спросил Пфефферкорн.

– Не хотела расстраивать.