– Ма-м-ма, – скорей не услышала, а догадалась мама по губам, это дочь узнала её.

– Доченька, – тихо выдохнула мама, наклоняясь и целуя дочь в щёки. На глазах почувствовала соль слезы и у самой глаза наполнились слезами, слезами горести и радости одновременно. Горести – потому, что её дочери пришлось пройти через такую беду, и радости потому, что дочка жива. – Доченька моя! Проснулась! Как ты перепугала нас!?

За спиной послышались шаги и голос лечащего врача:

– Попрошу всех выйти из палаты, – она подошла к приборам и аппаратуре за изголовьем больной. Отрегулировав некоторые и проверив капельницу, взглядом показала на последнюю, медсестре, а сама присела на стул около постели больной и вяла её запястье в руки. Нащупав пульс, притихла на мгновение и, положив руку обратно на постель, тихим голосом обратилась к больной:

– Ну, Ольга, как себя чувствуете? – Ольга повела слабый взгляд на женщину в белом. Попыталась что-то сказать, раздвинув губы, но слов слышно не было. Больная была ещё очень слаба, и разговаривать ей было трудно. – Ну, ничего, ничего, – доктор погладила больную по худенькой руке. – Главное, что вы вернулись на нашу грешную землю, – врач улыбнулась, встретив взгляд несчастной женщины. – Набирайтесь сил. Окрепнете, тогда и поговорим. – Доктор встала и направилась к выходу, а по пути обращаясь к сестре, распорядилась: – Покормите больную слабым мясным бульоном. – Медсестра, в знак того, что поняла, кивнула головой, и доктор вышла из палаты.

– Рая, поди с Васькой домой, хочь к нам, хочь к ним, к детям. Оленька очнулась и уже хорошо. А к ней пока не пускают. Отдохни до утра, а я посижу. – Сватья, жалеючи, уговаривала почти бесчувственную Раису Васильевну, до сих пор державшуюся изо всех сил, но сейчас вдруг, с приходом в себя дочери, лишившуюся этих сил.

– Какой тут отдых? – еле слышно промолвила быстро постаревшая за эти дни женщина.

– Ты так долго не протянешь, – не переставала уговаривать её сватья. – И сама свалишься, не дай Господи. – Но та продолжала сидеть, не в силах встать и уйти.

Мимо женщин прошла работник кухни с не большим подносиком покрытым салфеткой. Раиса Васильевна, как будто ожидала этого, подняла глаза на проходящую в белом женщину, входящую в палату к её дочери, встала и последовала за ней.

– Тётя Рая, – радостно обратилась сидевшая у постели больной, медсестра, – Олю можно покормить бульоном, и встала, забирая у вошедшей работницы кухни, поднос.

Раиса Васильевна тут же подошла к дочери и увидела её полуоткрытые глаза.

– Ну, как ты, доченька? – спросила мама, склоняясь над больной и пытаясь поцеловать дочку. Но не по росту узкий, больничный халат, одетый поверх своей одежды – коричневой кофточки и удлинённой тёмно-серой юбки, сковывал движения. Она с трудом дотянулась до щеки дочери и поцеловала.

– Хо-о-шо, – еле слышно прошептала больная и посмотрела в глаза маме. – Про-ости.

– Что, доченька? – Раиса Васильевна садилась на стул и не расслышала, что дочь сказала, а только увидела по шевелению губ. Но Оля только слабо помотала головой, ей было больно говорить. С другой стороны постели подошла медсестра.

– Тётя Рая, вы придержите Олю за плечи, а я приподниму изголовье, чтоб удобней было покормить. – Женщины сделали необходимые приготовления, усадили больную полулёжа, мама укрыла грудь до шеи домашним полотенцем и осторожно, держа чашку с бульоном около подбородка и поднося ложку ко рту дочери, стала кормить.

Три ночи прокоротав в полудрёмном состоянии, то на кушетке в сестринской комнате, то у постели дочери, вконец обессиленная Раиса Васильевна, всё-таки решилась сходить на одну ночь в дом к дочери помыться и поспать. А по пути решила сходить на переговорный пункт заказать переговоры с родными в деревне.