– Нет, – отрицательно покачала головой мама. – У нас нет тёти Мани.

– Может, на квартире, где жила, или соседи?

– Не знаю…, – горестно глядя на дочь, покачала головой женщина, продолжая сидеть на стуле у изголовья больной и держа её за руку одной своей рукой, а пальцами другой, гладила по холодной руке дочери. – Горемыка ты моя, – приговаривала женщина, с любовью и страданием глядя в лицо дочери. Раиса Васильевна почувствовала, как слабые пальцы дочери шевельнулись и пытались сжать её руку, а слабые уста, снова прошептали «тётя Маня».

Окончившая смотреть показания приборов врач, тоже услышала еле уловимый шёпот больной.

– Опять зовёт? – спросила она.

Мама только покивала головой, не отводя взгляда от своей горемыки.

– Вы бы пошли, отдохнули, медсестра посмотрит, – услышала Раиса Васильевна над головой, тихий голос врача. Женщина приподняла голову, увидела сестру и, положив руку дочери на кровать, прикрыла её одеялом, сама медленно встала, придерживаясь за спинку кровати, и вышла из-за стула.

Только сегодня Раиса Васильевна смогла немного успокоиться и осознать, что самое страшное прошло, её дочь останется живой. А, что там произошло у них с мужем, или ещё где, из-за чего её доченька хотела наложить руки на себя, она ещё разберётся.

«Я знала, – думала про себя женщина, – я чувствовала, непутёвый он, раз Оленька до сих пор не родила ребёночка. Хотел бы он дитё, баба уже б родила. Ну, доберусь я до тебя, зятёк, погоди. И за два дня так и не пришёл, не проведал жену. Чтож это за муж такой? – Раиса Васильевна медленно шла по коридору отделения, разминая затёкшие ноги. – Сватовья старые, и те приходят каждый день, а он носа не кажет. Знать вину чует, шельмец».

Последнее время она сама стала жаловаться на здоровье, стали отекать ноги, часто стало колотиться сердце, появилась одышка.

Не лёгкая судьба женщины на деревне: мало родить, даже пятерых, надо вырастить, выкормить их, одеть. А, манна с небес не падает, надо заработать. Хоть и муж – защита, стена, опора, а и он не двужильный. С утра до ночи пашет, косит, убирает, да ещё и в своём хозяйстве справляется. Не стало колхозу, не стало и постоянной работы. Хорошо, хоть, пока растаскивали колхоз по своим дворам, он успел ломаный тракторишко «прихватизировать», а то, при той «приватизации», достались бы ломаные лопаты, как другим, кто кричал на собрании: «Не хотим капиталзьму, хотим оставаться в колхозе, чтоб усё обчее было». И, дождались, когда всё, что было хорошее, «прихватизировали» правление колхоза и те, кто к ним ближе были, а неугодья – земли и ломаную механизацию – бери, кто хочет. Кто не хотел, не получил вообще ничего и теперь ездят на заработки по городам да чужбинам.

Хорошо, хоть кто-то не дал растащить животноводческую ферму, ввели её в какой-то комплекс и сейчас там десяток сельчан держатся за коровьи хвосты, зато какая-никакая работа, зарплата.

Кто ничего не «прихватизировал» и ни куда не поехал на заработки, в селе пропивают последние хозяйские грабли, пьянчужками стали. «А, ить, не было такого при Советской-то власти! Пили, да работали».

Муж Раисы Васильевны, Алексей Игнатьевич, мужик работящий. Хоть и не был при правлении колхоза и не приватизировал лучшие земли, исправную технику, а ухитрился получить неисправный трактор на больших колёсах – «К-семьсот», как в колхозе его звали. Собрал к нему, бывшее неисправным навесное оборудование: плуги, культиваторы, бороны, валявшиеся на заднем дворе мехотделения. Там же подобрал и притащил трактором в свой двор старый комбайн, лет пять стоявший на приколе и используемый на запчасти для других комбайнов. Длинными зимами, ремонтировал, восстанавливал технику, а с весны дома почти не бывал, нанимался пахать, сеять и убирать урожай для новоиспечённых фермеров в других сёлах. Успевал заготовить корма и для своей скотины, для своего двора. Но всё лето работа по двору и дому лежала на жене, его Рае и, старших детях. Их у Алексея пятеро. Четверо ещё при советах родились, а младшенькая, уже при новой то власти.