И не сказать, что от сердца лихого.
Не перечитывал ломаный слог
И не менял неуместного слова.
Был в меру сдержан и в меру глуп,
В меру уродлив, достаточно черствым.
Один из тысяч безмолвных слуг
Под властью цельного общества монстра.
Он жил на Масленой, в самом конце,
Где все дома – близнецы по строю.
Как хорошо, что в этом лице
Нашлась частичка общей истории.
Анна Петровна – лет тридцати,
Вполне солидная с виду дама.
Всё норовит на тленном пути
Сыграть поярче эмоций драму.
Воровка душ, совершая полёт,
Бросала в толпы свой шарм игриво,
Да только знала: никто не ждёт
В пустых и блеклых жилых массивах.
Да, они встретились. Вряд ли бы я
Стремился к речи о двух незнакомцах.
Они влюбились в конце октября,
Под холод жёлтого диска солнца.
Любовь витала в их разных сердцах
Часа четыре, минут семнадцать.
Они любили, не зная страх,
Без шанса утром вдвоём остаться.
Он цвёл павлином, она всерьёз
Думала в стан ворон перебраться,
Он хотел плакать, она – жить без слёз,
Она – стоять, он – кружиться в танце.
Как будто души сменили тела,
И им так нравилось, им так мечталось
Остаться в вечности. Прочь дела.
Мне не хватало тебя, не хватало.
Улица Масленая – длинный путь,
Меж двух начал расстоянье в тягость.
В её канонах нельзя чуть-чуть,
Влюбиться, бросить да тешить радость.
Рассвет надел на страну пальто,
В толпе прощались под блоки рекламы:
Иван Иваныч – для всех никто,
Анна Петровна – солидная дама.
«Неказисто как-то… Небо ясное…»
Неказисто как-то… Небо ясное,
А туман ложится, стелет проседью.
Его вмиг дополнят лунной краскою
Одинокие звуки осени.
На полях безмолвных – лишь молчание,
Только коршуны – ввысь за добычею.
Не в цене в эту ночь покаяние,
Лучше «Винстон» и пачка со спичками.
А по куполу звезды рассеялись,
Наглым светом в себя заворожили.
Как же так, как они все посмеяли
Попросить нас в пустоты безбожные?
Ветра трепет под сердцебиение,
Ощущая утрату бесшумную,
Понимает, в чём моё спасение,
В вере только в любовь безумную.
Видно, он извещал недостаточно,
Видно, звезды не звали усидчиво.
Видно, небо не хмурилось красочно,
Не сжималось губами обидчиво.
И рассвет, приходя в окна комнаты,
Не старался, не бился в отчаяньи.
Или мало разлито вокруг воды,
И хожу, не напившись в скитании.
Нет, не надо искать лишних поводов,
Говорить: этот мир разгильдяйствовал.
Я не слушал, на мнимые проводы,
Не грустил, как обычно, а здравствовал.
Я люблю. Это значит, что шаткий мир
Потерял для меня, чего не было.
На прилавке, я думал, лежит зефир —
Оказался черствеющим хлебом.
Закрываю глаза, держу за руку,
Наслаждаюсь дыханием ангела.
На уме лишь один вопрос: «Милый друг,
Я так ждал тебя долго, ты где была?»
Нет, неважно, есть только вот этот миг.
Я лечу, обнимая величие.
Я люблю, черт возьми, этот скудный стих.
Растерял размышлений приличия.
Сердце ёкает. Всё, теперь целое,
Не глядит в свет с ненужной опаской.
А туман уже лег плиткой белою,
Столь желанной, столь нужной краской.
«Нежность рук, чуть приподнятый взгляд…»
Нежность рук, чуть приподнятый взгляд,
Воплощение мира в ненастье.
Я безумно её видеть рад,
Рядом с ней – это всё моё счастье.
Дует ветер и днём, и в ночи,
И тогда, когда с ней я гуляю.
А в моменты, когда мы молчим,
Верю я, что меня понимают.
Снова мысли болтают о ней,
Совещаются с мозгом, глазами.
Ну а я всё скучаю сильней
И считаю разлуку часами.
Обнимая её, ощущаю,
Как ликует под венами кровь.
И когда она рядом, я знаю
И я верю в земную любовь.
Я не знаю, что ждёт меня завтра
И как сильно разрушат мечты.
Но в душе я частичку оставлю —
Ту, в которой всегда будешь ты.
«Холодный блеск иглы, кричать уже нет силы…»
Холодный блеск иглы, кричать уже нет силы.
Дорога завершилась, и я в последний путь.