Поднявшись на второй этаж, охранник приоткрыл дверь кабинета начальника отдела кадров, и, просунув голову, спросил:

– Гориков заявился, заводить?

– Пусть заходит, – прозвучал сердитый голос, – а ты свободен, – отправил он восвояси сопровождающего.

Славка вошёл в кабинет и спросил: – Можно, Михал Михалыч?

– Когда цирк устраивал, не спрашивал, – проворчал хозяин кабинета.

Перед ним лежало дело Горикова Горислава Геннадьевича, народу в депо работало много, и всех знать начальник просто не

мог. Но Славку он помнил и даже учился с его отцом и матерью в одной школе, и поэтому говорил с ним, как с сыном почти.

– Присядь для начала, – велел он Славке. – Вот ты чего пришёл? – спросил он у него. – Увольняться пришёл, – ответил за Славку Михалыч. – И думаешь, отпущу тебя с миром, иди, пропадай? Да? Так ты думаешь? – повысил он голос.

Потом посидев немного, и по-прежнему, не сводя с него глаз, продолжил.

– Был, Славка, у меня сын. Был, потому что из-за таких, как ты оболтусов, не было у меня времени на него. Связался с компанией, наркоманил и погиб. Не на войне в бою за родину, не спасая кого-нибудь, а так от «дури» пропал. Немногим младше тебя был.

Помолчав, сказал:

– Не удержал я его, а тебя удержу или придушу на хрен. И до того доходчиво пояснил, сжав кулак, что сомнений не

оставалось – придушит и плакать не будет.

– И потому слушай сюда. Напишешь заявление на отпуск за свой счёт, на месяц. Понадобится, продлю на сколь надо. Но чтоб завтра в больницу с утра. Найдёшь Нину Степановну, я ей позвоню, предупрежу. Направит тебя на лечение по полной программе. И вперёд к светлому будущему. Полечишься – учиться отправлю на машиниста, а там, если доктора будут за, и в кабину сядешь. Но если, не дай бог, не позвонит мне Нина Степановна, тогда ты знаешь. – И он снова сжал кулак. – Заявление сейчас пиши у секретаря.

Славка выскочил и не помнил потом, сказал ли он до свидания или нет. Быстренько, стоя у стола в приёмной, сочинил заявление на отпуск за свой счёт и заторопился домой. Уже перед проходной он замедлил шаг.

– Ну что, турнули тебя? – съязвил «заботливо» охранник.

– Меня-то нет, – приблизил своё лицо к нему Славка. – А вот тебя попрут за курение на рабочем месте.

Охранник спал лицом и спрятал папироску за спину, но вертушку открыл, и Славка с лёгким сердцем пошёл навстречу новому дню.

…Долго так продолжаться не могло. И в один из дней Светка остановила милютинскую руку с колбасой, которая собралась донести её до милютинского же рта со словами:

– Хватит давиться всухомятку, – и подсунула ему тарелку гуляша с гречкой на гарнир.

Горячего машинист не ел давно, да и гуляшик сильно уважал. Поэтому Светка и не мудрила, найдя снова знакомый путь к его сердцу. В это время, пока её «самец» поедал «приваду», она сходила в душ и, выйдя с полотенцем на голове, попросила:

– Зайди ко мне в спальню, пару чемоданов закинешь на шифоньер.

Николай сообразил, какие чемоданы придётся закидывать и перечить не стал. Организм тоже не сопротивлялся, и он, забежав в душ, поспешил «отрабатывать» завтрак.

В спальне он был просто герой, чем несказанно удивил жену.

– Ты чегой-то! – визжала она и зажимала ноги, когда он показал неутомимую работоспособность… Но радости он не ощутил. Просто опустошение, и если раньше Николай любил понежиться в постели жены, то сейчас почти сразу вышел из спальни. Светка в растерянности проговорила:

– Не поняла. Что это было? Блин, для кого старалась-то? – рассердилась она и хлопнула себя по полным ляжкам.

Уже у себя, тупо уставившись в телевизор, Милютин понял, что с семейной жизнью у него всё. Закончилась. С той поры их жизнь пошла по-прежнему. Она его не видит, он её не замечает. Последний стоп-кран сорвал машинист, и не было той силы, способной его удержать. Жена стала чужой, дети отказались с ним разговаривать. Работа уже не держала.