Рассказывают, кто сбросил колокол – онемел, кто разрубил алтарь в Троицкой части монастыря – ослеп.

Идёт дождь.

После обеда спал, снился кот Патрик-не-Патрик, набрасывался, грыз плечо.

Снился продовольственный магазин.

– А почему вы без шапки ходите?

Лествица, степень 26, гл. 120, примечания на Лествицу,

степень 3 «О странничестве», гл. 11. «Ибо то и намерение

у сих татей, чтобы одним временем похищать у нас другое».

Леств., 26:36.

Закончилось вечернее молитвенное правило. Капли

бренчат.

– Дай закурить.

Перед штукатуркой. «Я купольщик сам-то вообще». – «А дом есть?» – «Нет». – «Что, развёлся?» – «Нет, лагеря».

«Имел дерзновение приложиться к стопе и руке преподобного грешными и скверными устами своими».

Стилистика достойна Смердякова. – Трудник.

Едят молча и быстро.

Печка хорошо устроена, протопленная с вечера, жара хва тает до утра. Тепла до обеда. Топки с коридора в каждую келью.

– Кажется, это в книге Иова про то, как они живут тихой, правильной и праведной жизнью и тихо нисходят во ад.

Сны как продолжения дня – о том, что я и кто.

Вверху выламывают дубовые косяки. Пришёл к ним, в пыль. Лагерник носит носилки.

«Вот так и работаем».

Отелилась овца, оягнилась. Два ягнёнка, одного затоптала: «Ходила по нему, как по асфальту».

На Пасху – псалмы в исп. Бичевской. На колокольню затаскивали магнитофон. «Далеко слышно, от озера же отражается». Первый раз, когда зазвенели баллоны, местные сбежались, думали – пожар. У них там рельса висит на случай пожара.

За ужином. Братия обсуждает: подарили два мешка сала, куда девать?

– Ты солью покрупней пересыпь, в железном ведре. Ничего с ним не сделается.

– Или в канистре.

– А той соли – ведро, наверное, надо.

– Ну, зачем ведро…

Сижу спиной к печке, жду завтрака.

Зеркал и радио нет.

За обедом поставил на стол банку маминой сгущёнки.

– Что ж ты молчал, что день рожденья, скромный какой.

– В день рожденья, да ещё причастился, да ещё в монастыре, да ещё после бани!

Многая лета спели.

Трещат от мороза деревья, подвывают поселковые собаки. Горят звёзды, и небо трещит, как лёд на Рождественском озере.

Психбольница, от монастыря – в полёте стрелы.

Главврач Г. А., хозяин посёлка. Жидкий кофе. Провожатый – Геннадий Ефремович.

329 чел., 370 коек. Основана в 53-м году, некоторые больные так и живут здесь с тех пор. С 46-го по 53-й советский концлагерь.

300 чел. персонала, половина из них – жители посёлка.

И 300 ещё в посёлке – пенсионеры.

Главврач как гражданин выразил удовлетворение восстановлением монастыря и как должностное лицо – беспокойство скорым ремонтом церквей и келейных корпусов.

Потому что психов монахи могут выселить.

– Лет за пять закончат?

Наверное, закончат.

– Тогда будем поднимать вопрос на высшем уровне.

Мих. Мих. Мужское отделение.

– Что привело?

Монастырь. Узнать, отчего люди идут в монастырь.

– И отчего же?

Спасаются.

– От кого?

Не от кого, а кого. Душу. Бессмертную душу свою.

– Вы верующий?

Да.

– Во что веруете? В непорочное зачатие? В Святую Троицу? Я предпочёл бы не обсуждать эти вопросы в психбольнице.

– Что такое добро и зло? Не знаете? А в библии есть ответы на этот вопрос. Так какой же вы верующий, а говорите, что верующий.

– Может ли бог существовать без дьявола? Может! Дочитайте библию до апокалипсиса.

Ген. Ефр., бывший нарколог, старейший психиатр клиники.

– Попал в вытрезвитель – значит ненормален. Если дважды, ставим на учёт. Это патология. Нормальный человек не выйдет пьяным на улицу. Алкоголь не расщепляется в крови. В организме нет этого вещества, расщепляющего алкоголь, болен. Вещества может не быть, и ты можешь не пить. Но если пьёшь – это патология.