Сегодня – еврейский новый год.

Некому берёзку заломати? Да хрена ли тебе её ломать, сиди дома. Чем тебе берёзка помешала? «Ой, люли-люли!» Шотландцы скрестили картофель с фасолью и подснежником. Оказался несъедобен и для вредителей, и для людей. Проекция на стене: окно, рука и плечо, взмахи над мольбертом.

Первое своё стихотворение Сашка написал в третьем классе:

«Я полюбил её и вот Огромный у неё живот».

– Только потом понял, о чём это я.

В пятницу вечером приезжают рыбаки. Утром в воскресенье водка кончается.

Колю дрова. Выходят из старого «москвича»:

– Дай на водку, – робко. – Что тебе из Хвойного привезти?

– Бутылку пива.

Через полтора часа: колю дрова, «москвич», вываливаются в сапогах, улыбаются и прячутся за машину. Из машины выходит девка, лет семнадцати, кустодиевская, красный рот, короткая юбка, подходит ко мне и широко улыбается.

– Извини, пива не было, мы тебе девку привезли.

– На хрена мне тут девка.

– Прости, мы не знали…

Приглашаю в избу, пьют, девка ждёт в углу, подарил ей большую фланелевую рубашку, надела на голое тело. Прихватив понедельник, таскали её по холодным банькам.

«Откуда взялась?» – «Да наша, хвойненская. Поехала в Выборг, прицепилась к какому-то олигарху, но бляданула, выгнал. Вот и вернулась обратно в Хвойный».

«Ф. И. тогда работал председателем колхоза.

Лето, Ф. И. в ржаном поле одну бабу. Проходит староста: «Бог в помощь, Фёдор Иваныч!» Баба закрывается, чтоб не узнал. Вечером: «Что ж ты, старый дурак! Я ж тебе махал ногой: проходи, проходи!» «Так неудобно, Ф. И-ч! Надо ж что-то сказать».

«Друг его Пашков, Петя, лес сплавлял, якорь одной рукой поднимал. Гоняли всю деревню, и пили – кто кого. На свадьбе. Жена: пойдём.

– Да нет, ещё одну выпью. Ну ладно, пойдём.

Пошли в Ёндо. На дороге положил её голову на камень и ударил два раза палкой. Пришёл в Ёндо пьяный:

– Что ж я наделал! Убил бабу!

Взял ружьё, двустволку, зашёл в баню, приставил к горлу и из одного только ствола и успел выстрелить. Голова вдребезги. Бабу увезли в больницу. До сих пор живёт в Хвойном с этим, как его?..» В лодке.

– Саня, ты гребёшь, на лице написано страдание. Ешь – страдание, куришь – страдание. А когда женщину ебёшь – что на лице? – (подумав) – Омерзение.

Фамилия: Отченаш (милиционер).

Рыжий, голодный, глаза зелёные, прибежал к нам совсем сумасшедший, летний. Теперь пузо от окушков, как барабан. Но зимой в Ёндо коты вымерзают.

Сашка: – Жалко котофейчика-то, в молодости погибнет здесь!

У сига глаза серые, с золотым ободком. У плотвы красные, крапчатые. У окуня не помню, не посмотреть, головы уже поотрывал.

Пятница.

– Любишь классическую музыку?

– Да, зарезаться хочется.

Котофейчик, который замёрзнет, трогает эту руку холодным носом, поёт громко и сучит лапками, суёт морду в манжет рубахи.

Месяц плещется в холодной воде.

– Идите, идите, толстуны.

Цветная картинка на деревяшке: дети с финскими соломенными волосами танцуют летку-еньку, обернув к нам сердцеподобные головы.

Сердце бьётся в подушечках пальцев и горит.

Месяц погас, в холодную воду пошёл снег.

Коротнуло – говорят здесь про инфаркт.

Спим с котофейчиком. Он лижет мой мизинец, урчит и покусывает. Солнце в лицо из-за окна, тихий час.

Ночь, полная золота: неправильная, не оттёртая от тёмных пятен золотая монета луны, сплющенная, старая. Её дорожка в озере – как пляшущие человечки. Свеча с синим, как подснежник, основанием фитиля. Борода моя, усы и бакенбарды – красно-рыжие. Накрывшись красной рубахой, дышал над картошкой. Отлегло.

Помнишь ли, как выскочил к озеру, ветер дул в спину, и было: каждый его порыв – сколько сможешь вобрать.