А те оказали заняты. Правда, заметили это девушки, только когда подошли к ним практически вплотную – настолько увлеклись обсуждением нового аквапарка, открывшегося недалеко от дома.

– О! Горгона! – загоготал высокий блондин, выпуская клубы дыма изо рта и раскачивая длинноногую девушку.

Фера вздрогнула и отступила на шаг. Руки предательски задрожали, спина покрылась мурашками, а сердце бешено забилось – это был страх перед очередной злой шуткой со стороны Муранова.

Так все и случилось. Фера вернулась домой поздно вечером, облитая сладкой газировкой, дрожащая от холода и страха, задыхающаяся от быстрого бега и истерики. Ксюша бросила подругу уже после того, как Никита вырвал у той бутылку из рук. После сладкого душа Аквилева просидела до заката под балконом одного из домов, скрывшись там от любопытных глаз и боясь, что ее мучитель попытается найти. Впрочем, сам Никита довольно быстро забыл про маленькую девочку с непослушными волосами, из-за которых он называл ее Горгоной.

***

Настоящее время

Пока Муранов перетаскивал сумки в комнату, которую освободил для Феры, и показывал ей квартиру, девушка размышляла над их отношениями и совершенно не видела логики во многих его действиях, например, в таких, как сейчас. В большинстве случаев он был именно Выродком, как его называли все Стихии с легкой подачи Беляниной, но были и моменты, когда он либо не замечал ее, либо игнорировал. А были даже и те, когда помогал.

Однажды она возвращалась из лагеря, родители не могли ее встретить, и девушка сама тащила три большие сумки, путаясь в лямках. До дома она добралась на такси, но донести вещи до лифта оказалось непросто. К тому же около подъезда курил Муранов, что не придавало сил. Это был первый раз, когда Никита повел себя не как Никита, а просто поздоровался, взял сумки и донес до дома. Вроде бы просто перетащил сумки на пару метров вперед, но поступок был совершенно не в его стиле. Как и еще несколько из них.

Когда Муранов окончил школу и поступил в университет, их отношения снова перешли на планку «нейтралитет», что подразумевало под собой вежливое «привет-привет» или дружеские кивки при встрече. «Что, впрочем, не помешало ему назвать меня наркоманкой, придумывать небылицы и рассказывать их общим знакомым», – одернула себя Фера.

– Ну? – отвлек Аквилеву от размышлений сердитый голос.

– Прости. Задумалась. – Продолжая следовать советам Беляниной, Фера улыбнулась и хлопнула ресницами пару раз для большего эффекта. Никита подозрительно нахмурился.

– Я со стенами разговаривать не привык. Если хочешь здесь жить, будь добра, следи за тем, что я говорю.

«Слушаюсь и повинуюсь, хозяин», – хмыкнула про себя Фера, кивая на этот раз без улыбки.

 – Ты обещала готовить. Вот и вперед!

– Конечно, хозяин. Ваша рабá готова вам служить, – хмыкнула Фера себе под нос, оглядываясь в сторону плиты.

– Что? – опешил Никита. Девушка сглотнула и быстро ответила:

– Говорю: что приготовить?

– Что хочешь, – с этими словами Муранов повернулся на пятках и вышел из комнаты. – Меня не отвлекай. Мне учиться надо.

– Ну конечно, – пробормотала Фера, заглядывая в холодильник.

Несмотря на обоюдную неприязнь, вечер прошел довольно спокойно. Скорее всего, из-за того, что оба старались придерживаться прежней планки «нейтралитет». За столом звучали фразы вроде «передай хлеб, пожалуйста», «спасибо, не надо» и под конец чересчур дружелюбная фраза от хмурого Никиты: «Спасибо, очень вкусно. Посуду моешь ты».

Позже, лежа в кровати и скручивая крышечку с крема для рук, Фера включила сережку, которая соединяла сознания подруг независимо от того, на каком расстоянии друг от друга они находились, и без предисловий заявила: