– Что это? – не понял Матвей.

– Давай имя выбирать, – предложила Джен, раскрывая свою брошюру и укладывая ее на большом животе.

Покровский даже не потрудился заглянуть в справочник.

– Зачем?

– В смысле? Теперь ведь точно известно, что это мальчик, – растерялась Джен. – Можно имя выбирать. Я сегодня уже несколько выделила. Сказать какие?

– Не надо, – ответил Покровский, который был обижен на девушку за недавний скандал по поводу его задержек на службе. Джен перевела на него хмурый взгляд, и он сурово заявил: – Мы уже выбрали имя.

– Это какое же? – насторожилась девушка.

– Андрей. Моего сына будут звать Андреем, – настойчиво заявил Матвей, что говорило о серьезности его намерения. – И это не обсуждается.

Хорошее настроение девушки мгновенно растворилось.

– На диван? – поинтересовался Покровский и прежде, чем она ответила, вырвал у нее из рук брошюру, подхватил одеяло и вышел из комнаты.

– Это будет только через мой труп! – разъяренно заорала ему вслед Джен.

– А по-другому его будут звать только через мой!

С этого дня и до самых родов Джен не разговаривала с Матвеем, если не считать требования о разводе, которое мужчина по привычке проигнорировал. За девять месяцев домашней войны Матвей вообще здорово научился выдержке и спокойствию и сносил все перепады настроения жены стойко и равнодушно.

А Джен, в свою очередь, в какой-то момент даже смирилась с наличием мужа. Не в смысле с Матвеем, с его наличием она смирилась намного раньше, а со статусом замужней дамы. Ведь в больнице ее не раз спрашивали о силе отца ребенка, и ей было намного легче говорить о нем как о муже, чем о каком-то случайном знакомом. Поэтому она просто притерпелась с тем, что замужем. Однако фамилию Матвея примерять на себя не спешила, как и обручальное кольцо, учитывая то, что их отношения с Покровским переживали не лучший период.

На девятом месяце беременности малыш, видимо, решил отыграться за спокойные месяцы, когда его шевелений молодая мама даже не чувствовала, и постоянно вертелся и пинался, чем доставлял Джен еще больше неудобств. Единственным, кто мог его успокоить, был Матвей, и только под его рукой ребенок затихал. Их сын словно чувствовал ссору родителей и вертелся до тех пор, пока отец не заговаривал рядом или не дотрагивался до живота.

Однако это не смягчило настроения Стихии, и она так и продолжала играть в молчанку, решив, что рано или поздно Матвей смирится с тем, что их сына не будут звать Андреем. Но тот был таким же упрямым. И они словно были одновременно вместе и врозь: обнимались, целовались, разговаривали с животом, но только не друг с другом.

И продолжалось это до ночи двадцать четвертого ноября две тысячи сорок четвертого года.

– Матвей! – обеспокоенно позвала спящего мужа Джен. – Матвей! – Она аккуратно поднялась, придерживая живот, и направилась к выключателю света, отмахиваясь от висящей над кроватью Луны.

– В чем дело? – послышался обеспокоенный голос позади.

Джен включила свет и снова, так же аккуратно ступая, вернулась к кровати.

– Кажется, начинается. Посиди со мной, вдруг придется срочно в больницу ехать.

– Может, сразу поедем? – забеспокоился тут же парень.

– Нет. Давай немного подождем, – попросила Джен, прислушиваясь к своим ощущениям и придвигаясь ближе к мужу. Он обнял ее за плечи и опустил ладонь на живот. Малыш знакомо пинался, а при прикосновении практически затих.

Так в страхе перед родами они просидели несколько часов, прежде чем Джен все-таки скомандовала выдвижение в больницу после того, как при очередной схватке у нее вспыхнули огнем кончики волос, чего не случалось за всю беременность. Матвей напугался не меньше жены и даже не заметил, что сам обжегся, когда это случилось.