– Ты что, разве сам ничего не видишь?

Но генерал Фивершэм уже беседовал с соседями, и Гарри, тихо усевшись, вновь подставил руки под подбородок и принялся слушать со всей душой. Он не просто был занят – он был заворожён, заколдован. Лицо его стало неестественно белым, глаза – неестественно большими; пламя свечей тем временем приобрело оттенок краснее обычного и расплывалось в синей пелене табачного дыма, а уровень вина в графинах неуклонно снижался.

Так минуло полчаса из того часового попустительства, после чего генерал Фивершэм, подталкивая самого себя к упоминанию рокового имени, отрывисто, в своей манере, выпалил:

– Лорд Вильмингтон. Если хотите, одно из лучших имён во всей Англии. Вам доводилось когда-нибудь видеть его дом в Уорвикшире? Словно родная земля упросила его поступить так, как подобает мужчине, во имя праотцов, в память о предках…

Это казалось невероятным. Вроде бы обычные лагерные слухи, но они становились всё громче. То, о чём шептали в Альме, произносили вслух в Инкерманне, а в Балаклаве об этом уже вовсю кричали. Незадолго до Севастополя приключилась отвратительная вещь. Вильмингтон был посыльным у своего генерала. Я, ей-богу, думаю, что генерал сам назначил его на это дежурство, чтобы парень получил возможность показать себя. Письмо требовалось пронести за три сотни ярдов по простреливаемой пулями, слабо пересечённой местности. Свались Вильмингтон с коня по пути – молва, едва прошелестев, навсегда заглохла бы. Останься он живым, проехав верхом туда и обратно – заслужил бы, кроме прочего, какую-то награду. Но он не решился, струсил! Представьте себе это, если сможете! Сидя на коне и дрожа, он отказался. Видели бы вы генерала! Его лицо стало цветом – что твоё бургундское. “Ты, несомненно, уже бывал в бою,” – произнёс он самым что ни на есть вежливым тоном. Только это, и ни слова брани. Бывал в бою, ха! Я тогда, честное слово, еле сдержал смех. Но для Вильмингтона это обернулось трагедией. Его, естественно, сломленного, отправили обратно в Лондон. Всякий дом оказался для него закрыт, и он тут же выпал из своего круга. Женщины с Пикадилли – и те плевались, когда он заговаривал с ними! Таким образом, он вышиб себе мозги в одной из ночлежек Сенного рынка. Любопытно, не правда ли? Ему не хватило мужества взглянуть в лицо смерти, когда на карту была поставлена его честь, но впоследствии пустить себе пулю в лоб он всё же смог.

Рассказ подходил к концу, и лейтенант Сатч, улучив момент, взглянул на часы. Было уже без четверти час. Для Гарри Фивершэма оставалось ещё пятнадцать минут; их заполнил военный врач, хирург, теперь отставной, с огромной пышной бородой, который сидел почти напротив мальчугана.

– Я расскажу вам об ещё более удивительном происшествии, – начал он, – человеку, о котором пойдёт речь, никогда прежде не приходилось бывать под огнём, и особой опасности он не подвергался; он был той же профессии, что и я. Жизнь и смерть были частью его работы.

Это случилось во время горного похода в Индии. Мы расположились лагерем в долине, а индусы из города Патан залегали на ночь на склоне холма и с большого расстояния стреляли по нам. И вот брезент госпитальной палатки прошила пуля – только и всего. Доктор ползком добрался до своего расположения, а через полчаса ординарец обнаружил его, всего в крови, мёртвым.

– Попали в него? – воскликнул майор.

– Ничего подобного, – ответил хирург, – он спокойно, в темноте, раскрыл свой ящик с инструментом, вынул ланцет и перерезал себе бедренную артерию. Панический шок, знаете ли, от свиста пули.

Даже на этих видавших виды, нечувствительных к ужасам людей рассказанное произвело впечатление своей неприукрашенной простотой. Со стороны некоторых раздались невнятные возгласы недоверия; другие заёрзали на стульях, оттого, что им вдруг стало неудобно сидеть, потому что несчастный так далеко отошёл от человеческой природы. Кто-то залпом выпил вино, кто-то заводил плечами, как бы избавляясь от услышанного – так собаки встряхиваются от воды. И лишь один человек из всей компании остался абсолютно спокойно сидящим в последовавшей за рассказом тишине. Это был подросток Гарри Фивершэм.